Потом, засыпая ночью, она представляла, как тронет ладонью теплый мягкий мех и как отзовется на ее прикосновение неведомый чудесный зверь – вытянет вперед морду, требуя большей ласки, или разожмет вдруг парны́е губы, попытается укусить. Улыбнувшись видению, Кира обняла себя за плечи и, подтянув ноги к груди, с шумом вдохнула.

Утром Кира сказала, что хочет посмотреть ферму. Слава предложил взять ее с собой и свести с начальником. У Зорева было два гектара земли: участок начинался от проселочной дороги и тянулся через поле – все в траве и цветах – до самого леса, подступающего к нему несмелой порослью клена и лиственницы. Раньше на этом поле стояли ворота без сетки и мальчишки играли в футбол. Еще там было маленькое озеро. В нем не купались – весной поверхность воды покрывалась зелеными точками ряски, но ловили лягушек, а на Троицу у озера собирались на шашлыки. В своем детстве Кира очень любила этот праздник, потому что дома становилось необыкновенно красиво: бабушка украшала иконы связками скошенной травы и свежесрезанными ветками и расставляла на подоконниках букеты полевых цветов. Она говорила, что в этот день природа оберегает людей. «От чего, бабушка? – спрашивала маленькая Кира. – Может, от русалок?» – «От чего угодно, – говорила бабушка, – даже от плохих решений».

Теперь поле было затянуто охранительной сеткой рабицы. Слава вел Киру вдоль забора до калитки. Край поля еще не был тронут, но дальше проводились работы – мужики таскали бревна и строгали доски. Впереди стоял сруб дома, а прямо перед ним торчал двухметровый металлический скелет птицы. Распотрошив мешки с землей, двое парней укладывали грунт внутрь каркаса – птичье тело было заполнено на треть. Был у птицы и хвост: черные прутья лежали на земле кружевным веером. «Павлин!» – догадалась Кира. Этот совершенно ребяческий жест ее поразил: как любому непреклонному «хочу», ему было нечего возразить.

Когда в поселке узнали, что Зорев получил от администрации землю – неизвестно, за деньги или даром, – это стали обсуждать. Одни говорили, что вот так запросто отдавать землю неизвестно кому и за какие заслуги – самое настоящее преступление. Другие – что освоение пустыря благородное дело и пусть лучше там будет ферма с животными, чем собирается всякая пьянь. Кира думала по-своему. Из телевизионных новостей она знала, что внешний мир дробится и сыпется, как кирпич подорванной восьмиэтажки, что вместе с самолетами и вагонами метро рушатся надежды, исчезают целые города и страны, что этот запредельный мир бессмыслен и кромешен. До поры все это существовало где-то там, но темнота была такой всеобъемлющей, что доходила всполохами и до Горячего. Кира мечтала сберечь то, что есть, и цеплялась в этом стремлении за любую надежду. Ценность фермы определялась для нее только этим.

– Кира, иди сюда, – позвал Слава. Он спешил представить жену Зореву и пойти работать.

Мужики зыркали в ожидании еще одной пары рук.

Оставив земляную птицу, Кира пошла на голос и свернула за угол бревенчатого сруба. Вдруг она увидела молодую косулю. На фоне залитой солнцем лужайки темная фигура казалась вырезанной из бумаги. Мгновение – зыбкий силуэт дрогнул, и свет заструился по мохнатой холке. Приглядевшись, Кира поняла, что косуль несколько. Одни неподвижно лежали под солнцем, другие беззастенчиво слизывали с полуголых деревьев остатки листьев. Кира не увидела сетку, которая помешала бы ей приблизиться к животным, поэтому, непроизвольно выставив перед собой руку и преклонив голову, осторожно шагнула к лужайке. Косуля покоилась на траве, подогнув под себя костлявые ноги. Сложенные, они напоминали деревянную строительную линейку на заклепках и казались слишком тонкими, чтобы носить на себе грузную тумбу тела. Присев на корточки, Кира поднесла руку к темной морде, и косуля ткнулась в ладонь холодным влажным носом.