– Это шутка такая?

– Я похож на шутника?

Буров был похож на запредельно рассерженного медведя, готового в любую секунду броситься на врага. Глаза его налились кровью. Но голос был спокоен, слова тщательно подобраны.

– Этого не может быть. Глупость какая-то.

– Отчего же ты так думаешь, а Белль?

– Оттого, что никто не желал смерти Давиду.

– Ой ли?

– Ладно, меня можешь оставить в списке подозреваемых, – поморщилась я. – Большое наследство и …старые грехи. Не отказывай себе в удовольствии.

– Ты напрасно считаешь, что я желаю тебе зла. Я на твоей стороне.

Машинально потерев запястья, я усмехнулась:

– Я помню. Ты очень помог.

Буров отвернулся. Долго смотрел в окно. А потом сказал тихо:

– Давид был мне как сын. Он вырос на моих глазах. Его отец научил его управлять империей. Но война в нем воспитал я… И если в той машине действительно был он… я изничтожу того, кто сделал это. Изничтожу.

В правдивости слов Бурова я не сомневалась. Он вполне способен умыть кровью наш город, поддавшись жажде мести. И на пути к правде.

Вполне очевидно и то, что моя жизнь для него не преграда. И я действительно первая в списке на истязание.

– Завтра в девять я заеду за тобой.

– Зачем?

– Поедем на беседу к следователю.

Подобная перспектива никак не могла меня порадовать. Буров мою реакцию отметил, но ничего не сказал. Поднялся и ушел не прощаясь. И сдается мне, он знал гораздо больше, чем пожелал мне рассказать.

Настали тяжелые времена. И это лишь начало.

Выйдя в сад, я запрокинула голову вверх. Но небо было безучастно. Равнодушно.

Следующим утром Буров прибыл минута в минуту. В полном молчании мы отправились в путь. Вопросы пчелиным роем, жужжа и жаля, кружились в моей голове. Но и одного взгляда на Николая было достаточно, чтобы понять – желание придушить меня едва ли не сильнее скорби, что поселилась в его сердце. И я сочла за благо промолчать. Таращилась в окно и пыталась предугадать, чего ждать от жизни.

Когда же я поняла, куда именно мы едем, то не сдержалась и возмутилась:

– Ты говорил, нас ждет следователь!

– Так и есть.

– Тогда почему мы едем в морг?

– Потому что именно там он нас и ждет.

– Я не пойду.

Буров резко ударил по тормозам. Возмущенные водители, лишь чудом избежавшие удара, засигналили со всех сторон. Не ожидая подобного, я пребольно ударилась головой. Еще не оправившись от предыдущего сотрясения мозга, я, кажется, заработала новое.

Буров схватил меня за шкирку и дернул на себя. Зашипел свирепо:

– Пойдешь! И расскажешь все как было. Поняла?!

Сквозь боль и еще сиявшие после удара искры я посмотрела на него. Скривила губы в усмешке и спросила:

– Или что?

Подобного он не ожидал. Все эти годы я была для него аморфным существом, не приспособленным к жизни и не имеющим особой ценности. Он не понимал привязанности Давида ко мне и, уверена, был рад, когда я исчезла из жизни его воспитанника.

Теперь же все переменилось. Я переменилась. И Николаю еще только предстоит узнать насколько.

Горячие капли упали на его огромную руку. Он не заметил. Но когда кровь струйками потекла из моего носа, резко отпустил меня. Вытащив из кармана пиджака платок, швырнул мне в лицо.

– Вытрись.

– Благодарствую, – хохотнула я и приложила измятую ткань к лицу.

Показывать меня следователю в таком виде Буров не желал. Заехав на парковку морга, остановился, ожидая, что я приду в норму и видимость порядка и благоденствия будет восстановлена. Но все пошло не по плану.

Одновременно с нами на парковку въехал «Форд». Из него показались двое мужчин. Один из них, тот что постарше, с Николаем был знаком. Направился к его «Мерседесу» и приветливо улыбнулся. Тут он заметил меня. Нахмурился.