Е.Ж.: Когда советские войска шли по Европе, не складывалось ли впечатление, что там местное население живет лучше, чем в СССР?

Г.Б.: В Румынии всегда жили в нищете, в Болгарии – ненамного лучше. Но на меня произвело впечатление то, что они ели только белый хлеб. Потом я понял, что они не употребляли черный, потому что не выращивали рожь. В Венгрии и особенно в Австрии уровень жизни был намного выше. Здесь даже в деревенских домах сохранилась хорошая обстановка, но нам даже и не приходило в голову сравнивать. У молодежи в то время были другие интересы, и этим они отличались от сегодняшней.

Е.Ж.: Правда ли, что Сталин старался умалить достоинства героев войны, вдохнувших воздух свободы?

Г.Б.: Именно поэтому он не любил их. Те, кто вернулся с фронта, знали себе цену, научились уважать себя. После войны, когда я учился в университете, я встретил своего товарища, ветерана, с которым мы вместе освобождали Запорожье и который теперь руководил издательством. Это меня очень удивило. Потом, анализируя причины этого, я понял почему – тогда руководящие посты занимали люди, сидевшие во время войны в штабах или в тылу, а не те, кто сражался на передовых. Я думаю, что власть опиралась именно на них.

Е.Ж.: Вы знали о существовании специальных подразделений, заградительных отрядов, целью которых было перекрыть солдатам путь к отступлению?

Г.Б.: Да, я знал, что они существовали. Это был приказ Сталина №227 «Ни шагу назад!». Он был опубликован сразу после отступления наших войск под Ростовом-на-Дону, но я никогда с ними не сталкивался. Я знал, что были штрафные роты и батальоны. Я лежал в госпитале, где познакомился с одним симпатичным парнем, который командовал штрафным батальоном. Он сказал мне: «Я даже не хотел бы воевать в других частях. Там все просто: если солдат тебя не слушается или бежит, ты стреляешь ему в спину – и делу конец!» В этой войне не только немцы были жестокими, мы тоже не щадили своих солдат. Жалость была не в моде. Когда подходило время государственных праздников, командование требовало от нас быстрых побед любой ценой. Жертвы тогда всчет не шли.

Е.Ж.: Но были же в этой войне герои, готовые отдать свою жизнь за Родину?

Г.Б.: Конечно, были, и были сотни причин для героических поступков, но не все были способны на подвиг. В 41-м году пожертвовать собой было в порядке вещей. Солдаты бросались на танки с гранатами, пилоты шли на таран вражеских самолетов, солдаты закрывали вражеские пулеметы собственным телом, чтобы прекратить огонь врага.

А в конце войны уже не было нужды в таком героизме, так как армия стала более мощной, оружие и снаряжение – более совершенным.

Я помню, какой неожиданностью стало для всех нападение Германии в воскресенье 22 июня 1941 года. Гудериан написал в своих воспоминаниях, что по его сведению, советское командование не увеличило численность армии на погранзаставе в Бресте, не укрепило границы и совершенно не было готово к войне. У него было впечатление, что Россию будет завоевать так легко, что не понадобится поддержка артиллерии. Советские солдаты в Бресте могли видеть в бинокли, что немцы стягивали свои войска на границе. Когда командир одной из дивизий попросил разрешения эвакуировать семьи офицеров, его объявили трусом. Сталин сделал все для того, чтобы мы потерпели поражение. Не потому, что он хотел проиграть эту войну, а от избытка самоуверенности. И никто не мог ему противоречить. Ни один человек не совершил столько преступлений против своего народа. В плену у немцев англичане и французы получали посылки от своих семей, что позволяло им не умереть от голода. Сталин не подписал Женевскую конвенцию. Из пяти миллионов советских пленных лишь миллион человек остались в живых. 16 ноября 41-го года Сталин сказал о советских солдатах, попавших в руки к немцам: «Это не пленные. Это предатели!» И даже семьи этих несчастных людей подвергались преследованиям.