Мы наивно думали: победа придет сама собой, восторжествует наш дух, наша вера, идеалы… Солдаты (регулярес[35]) – братья по классу… У АЧЕ ПЭ[36] – единство братьев-пролетариев. Вас обманули буржуи… Не стреляйте. Мы не пришли вас убивать… У АЧЕ ПЭ… Переходите к нам!

Начинались наши будни. Обычные трудовые будни революционеров. Праздник – веселый, яркий, всенародный, в Париже и Барселоне – это все уже в прошлом. Но мы знали: он еще вернется, он будет. После нашего победного марша-похода будет счастливая, безмятежная пора. Пора стремительного развития, расцвета Республики.

Только уж очень медленный этот марш-поход. Пешком, не спеша.

Транспорта у колонны нет. Мы – бедные родственники в этой богатой Каталонии, где первенствуют анархисты.

Лерида в 1937 г.^>*25

Лерида в 2011 г.^>*26

По железной дороге нас подвезли только до Лериды. Здесь мост через Сегре оказался неисправным. Все были не прочь поразмять ноги после бессонной ночи, проведенной в поезде. И мы бодро промаршировали через весь город к другой станции, где нас якобы ждал состав. Мы шли не особенно длинной колонной, широкими рядами, по три в ряд, старательно размахивая левой рукой и распевая песни.

Последний крупный каталонский город провожал нас на фронт восторженными криками.

Однако вагонов для нас на станции не оказалось. Мы долго ждали, а потом, после страстных речей и горячих споров, уже с меньшим энтузиазмом и по страшной жаре зашагали пешком по шоссе – на Барбастро.

– Ай карретера[37]… карретера, – подбирает слова Пако.

Дорога. Яркое многоцветье Каталонии сменили унылые монотонные плоскогорья. Бурые, выжженные солнцем склоны. Развалины рыцарских замков. Когда-то здесь шумели дубовые рощи. Их давно вырубили, и теперь Верхний Арагон похож на полупустыню.

Дорога и редкие селения. Там, у воды – в глубоких цветущих долинах, в оливковых садах – нас радушно встречают темные от загара, крепко скроенные, кряжистые, одетые во все черное крестьяне-арагонцы.

– Салуд и виктория – неумело по ротфронтовски кулаки вверх.

– У аче пэ! На Уэску, на Сарагосу!

Селения здесь пепельного, землистого цвета. Посредине огромным серым скорпионом торчит церковь.

– Вы заметили, – объясняют нам, – чем богаче церковь, тем беднее деревушка.

Сегодняшний дневной переход – последний, и кажется мне самым тяжелым. Мы забираемся в предгорья Пиренеев, в самое пекло.

Освобождение Сиетамо от франкистов (сентябрь 1936 г.).^>*27

Единственно, чего хочется, это пить и пить. Но наши фляги – кантимплоры пусты. Их мы наполнили в таинственном, словно вымершем, Сиетамо, недавно отбитом у мятежников. Подкрасили воду вином, чтобы не потеть, как утверждает крохотный тулузец Мариус – пулеметчик нашего расчета. Где их теперь наполним? Я обливаюсь потом, таща на плечах помимо всего прочего еще этот неудобный, громоздкий треножник пулемета «Гочкис»[38].

Республиканские бойцы у водоема в Сиетамо (август – декабрь 1936 г.).^>*28

Та же площадь в 2011 г.^>*29

Республиканские бойцы в Сиетамо (сентябрь – декабрь 1936 г.).^>*30

Сиетамо в 2011 г.^>*31

– А ты делай, как я, – советует бредущий рядом Балковенко. Он перехватывает другой рукой тяжеленный продолговатый ящик из жести с пластинками («шоколадом») пулеметных патронов и вынимает изо рта обсосанную гальку.

Я следую его примеру. Неизвестно, когда еще удастся наполнить флягу, а жарища сегодня прямо страшная. Иногда мне чудится, что крутые, покрытые колючим кустарником отроги, пылают. А галька – тут же, под ногами, на дне пересохшей речушки, которую «вброд» переходят наши центурии, забираясь по узкой извилистой тропе все ввысь, куда-то в горы, как говорят – в обход Уэски.