На место Лизы скользнула Инге и, сбросив пальто, перекинула через плечо прядь платиновых волос. Ули поднял взгляд.

– Есть новости? – спросила Инге.

Он глотнул еще пива и покачал головой. Последней весточкой от Лизы стала та самая открытка, и он сомневался, что любимая получила его ответное письмо.

– Scheisse [14], – пробормотала Инге, а Вольф поднял худощавую руку, чтобы заказать еще по стаканчику. – Знаешь, я бы с радостью перешла на ту сторону, чтобы увидеться с Лизой. Там же защищаются только от вас, весси. А я могла бы пронести ей письмо или сувенирчик, скажем помолвочное кольцо…

– Было бы очень здорово, – вымучил улыбку Ули. Границу закрыли только для восточных и западных берлинцев, поэтому Инге со шведским паспортом могла свободно пройти в ГДР, однако передавать важные новости через третьи руки – это не то. Ули предпочел бы лично увидеться с Лизой, обнять, ведь именно здесь ее место – рядом с ним и среди их общих друзей.

– Если я могу чем-то помочь, обращайся. – Инге сочувственно сжала его ладонь и повернулась к Юргену: – А как там твои родичи, Юрги?

– Не знаю, – пожал плечами тот так же уныло, как и Ули. – Ничего от них не слышно с тех пор, как тамошние власти решили, что махать людям на другой стороне незаконно. А ведь вчера Вилле исполнилось три. Мы хотели собраться все вместе, отметить… – Он замолчал ненадолго, и его лицо налилось краской. – Проклятье!

Ули тяжело вздохнул, а Вольф ободряюще приобнял Юргена за плечи. Ули разделял мрачный настрой друга: каждый божий день, стоило ему подойти к окну и посмотреть на Лизу, точно так же стоявшую возле своего окна, он болезненно ощущал, как она близко и в то же время недосягаемо далеко. И хотя он ужасно тосковал по любимой, но даже вообразить не мог, насколько тяжело потерять связь с половиной семьи.

Впрочем, у Юргена был Вольф – уже что-то.

Тут к столику подошла Агата с пивом для Инге и, подняв кружку, торжественно возвестила:

– За Виллу. С прошедшим!

Юрген натянуто улыбнулся. Компания чокнулась кружками.

– Так неправильно, – заявила Инге, отставила кружку и уперлась локтями в стол. – Двадцатый век на дворе, современная демократия… Можем же мы хоть что-то сделать.

– И что ты предлагаешь? – фыркнул Ули. – Писать петиции? Выходить на протесты? Инге, мы столько всего перепробовали – и без толку. Восточная Германия теперь советский сателлит, и ей без разницы, чем станут грозить другие государства.

Юрген достал из кармана пиджака свернутую газету, положил на стол и ткнул пальцем в передовицу, где красовался заголовок «Девять побегов из ГДР».

– Вот что мы сделаем, – понизил голос Юрген. – В Целендорфе нашлось девять смельчаков, которым удалось прорваться через границу. Они протаранили шлагбаум на грузовике. – Он кивнул и втянул голову в плечи, маскируя свои слова за общим гулом пивной. – Машина в хлам, но у них получилось. Никто не погиб. Мы тоже так могли бы.

Ули представил, на какие сложности и жертвы придется пойти, и сердце у него тревожно сжалось. Сколько раз он просыпался посреди ночи от грома выстрелов из-за стены?

– Не пойдет, – заключил он. – Риск слишком велик.

– Мы уже это обсуждали, – вклинился Вольф, и по ноткам досады в его голосе становилось ясно, что Юрген не первый раз предлагает подобный вариант. – Чистое самоубийство, особенно если учесть, что пограничники специально поставлены пресекать попытки к бегству. И потом, как же Вилла? – Он обреченно тряхнул головой. – Юрги, нельзя подвергать твою племяшку такой опасности.