Уже срываясь с последней крыши, Дора умудрилась на ней повиснуть. Клара с воплем пролетела над болтавшейся подругой, но ее клюшка, к счастью, зацепилась ручкой за Дорину ногу.

Экспресс набирал скорость, а за ним словно обрывок праздничной бумажной гирлянды трепыхались две старухи, шурша юбками из сухого тростника. При этом Клара жутко вопила, временами перекрывая шум поезда:

– А-А-А! О-О-О! Мамочка-а-а! Дора!

– М-м?

– Тебе страшно?

– Угу!

– А чего ж ты не орешь? А-А-А?!

– Жубами жержушь!

– Что-что? О-О-О!!

Но Дора не успела ответить назойливой подруге, что она держится зубами за красный сигнальный фонарь, чудесным образом торчавший в самом конце крыши последнего вагона. И что если она хоть на миг раскроет рот, они обе улетят неизвестно куда, но только не в Большой Город. И неизвестно еще, останется ли после этого от Бешеных Бабок достаточно деталей, чтобы собрать из них хотя бы одну Бабку. Все это Дора непременно высказала бы Кларе при первом удобном случае, но тут раздалось дикое шипение открытого стоп-крана, и экспресс резко затормозил.

На этот раз Бабок понесло в ту сторону, откуда они только что прикатились, – к голове состава.

– Ай! Дора, осталось четыре вагона! Кусай чего-нибудь срочно!

Но Дора снова не могла ничего ответить и вцепиться во что-либо зубами тоже (хотя с удовольствием сделала бы это с горлом болтливой подруги) – рот был занят фонарем, который она случайно откусила, когда машинист дал по тормозам.

– Дон-н!

Это Клара ударилась об откинутую крышку топливного бака на крыше локомотива и, отскочив назад, провалилась в люк.

– Дон-н! – проделала то же самое Дора вместе со своим фонарем.

Стоявший в тамбуре Господин Инкогнито услышал, задрав голову, как старухи прогрохотали над ним и рухнули куда-то внутрь поезда. Он удовлетворенно кивнул, закрыл стоп-кран и отправился в свое купе, успокаивающе похлопав по плечу встретившегося ему озабоченного проводника, спешившего узнать о причине незапланированной остановки. Поезд снова тронулся.

Там, куда попали Бабки, было темно, тепло и влажно. Сладковато пахло машинным маслом. Что-то где-то капало. За стеной глухо стучал двигатель локомотива.

– Дора! Ты жива?

– Похоже… Где это мы?

– В поезде, наверное.

– А что это светится?

– Да это фонарь…

– Какой фонарь? Фонарь у меня – я его от поезда отгрызла.

– Твой не горит – в нем тока нет. Тебе батарейки надо, как электрокролику, на спину. А у меня фонарь – под глазом. Он теперь неделю сиять будет. И без батареек.

– А чего это тут все такое липкое, какое-то вязкое, скользкое какое-то, а?

– Не знаю. На грязюку похоже…

– Мда-а… Какой поезд, оказывается, грязный. На крыше куда чище. И чего люди внутри ездят, да еще за деньги? Полезли обратно. Давай-ка, посвети товарищу фингалом.

Клара напряглась, изо всех сил стараясь светить своим подфарником как можно ярче. Но у нее от натуги только закружилась голова, а в глазах потемнело.

– Ой, чего-то я теперь не вижу ничего.

– Ну вот, и у тебя батарейки сели, – фыркнула Дора. Тут она подпрыгнула и ловко зацепилась клюшкой за край открытого люка, через проем которого за старухами следила любопытная Луна. (Несмотря на то что экспресс мчался с огромной скоростью, Луна почти не двигалась[13].)

– Лезь! – шикнула Дора Кларе.

Клара, поплевав на ладони и на всякий случай на Дору, вскарабкалась по ней и ее клюшке наверх. А потом вытянула за шиворот на крышу и подругу.

Поезд шел быстро и плавно, лишь слегка покачиваясь из стороны в сторону. Мимо проносилась неизвестная местность, осиянная серебристым лунным светом. Деревья, поля, небольшие озера – все казалось декорациями театра теней, вырезанными из поблескивавшей темной жести. Бабки восхищенно глазели вокруг.