Встретившись теперь, посреди осени, со своим двоюродным племянником Джеймс приятельски позвал его выпить в пабе, потом погулять в борделе, где они сели играть в карты. То ли от того, что Френсис ничего не пил в кабаке, а только делал вид, то ли от того, что во время игры Джеймс больше обращал внимание на проходивших мимо него проституток, чем на свои карты, Френсис вскрыл его на 50 фунтов. Поскольку наличных денег у рыцаря не было, он отдал в залог отцовские часы, взяв с баронета слово, что тот будет их держать у себя, пока у Джеймса не появляться деньги, чтобы их выкупить, т.е. до греческих календ, как выражались в Античные времена, или до морковкиных заговенок, как выражались на русском флоте, ходившем под Андреевским флагом Шотландии.

Уже на следующий день Френсис отправился в Карлайл, чтобы заложить выигранные часы в ломбарде. Ожидая в Локерби поезда из Глазго, Френсис обратил внимание на толпу молодых людей одного с ним возраста, собравшихся со всего графства Голлуэй для службы в британской армии. Им уже выдали красные мундиры, но еще не нашили никаких опознавательных знаков. Было забавно наблюдать, как они не могли усидеть на месте то ли от нервозности ожидания, то ли от буйства молодой крови, ходили по вокзалу, знакомились, смеялись, устанавливали иерархию. Френсис вглядывался в их лица и проникался презрением, смешанным с некоторой долей страха. Презрение проистекало от того, что все они были добровольцами – все они могли избежать участи подвергаться самым изощренным телесным наказаниям, которые заносчивые английские офицеры-аристократы только могли выдумать, и никто не заставлял их отправляться кормить москитов в Капскую колонию или ядовитых змей в Индию. И все же они продали себя королевской армии от бедности, из желания помочь своим семьям, по крайней мере, избавив их от прокорма лишнего рта. Продать своё человеческое достоинство – это все, на что у этих прыщавых юнцов хватило ума, тупость которого была запечатлена на их грубых лицах. А страх Френсиса одолевал от того, что он не знал, как ему поступить, если эта толпа молодежи пристанет к нему, что было вполне вероятно – этим парням из шотландских деревушек теперь надлежало учиться самой безумной, бездушной и агрессивной жестокости, которую в гражданской жизни называют хулиганством, а в армии считают солдатской доблестью и стремятся убить ею всё человеческое. Ведь с чего-то надо начинать, и почему бы не начать прямо сейчас с него, с Френсиса, кажущегося таким слабым и беззащитным?

К счастью подошел поезд из Глазго, и юный лорд, бросив горделиво-надменный взгляд на толкающуюся возле вагонов третьего класса толпу новобранцев, пошел в первый класс. Да, он считал себя умнее, лучше и достойнее всех этих ничтожных мальчишек. Да, он не мог изменить образ жизни в Англии, но и служить ей он не стал бы.

В столице Камберленда Френсис договорился с антикварами и старьевщиками о покупке всей мебели, утвари и прочей рухляди из Дандренанского аббатства. Легенда была вполне пристойная – он хотел обставить дом по последнему слову лондонской моды. Еще он занял под собственноручно выписанный вексель сумму равную 400 фунтам стерлингов, но не наличными деньгами, а опять же векселем на Credit de Lyon на сумму 10 000 франков. Ростовщик наивно полагал, что очень удачно обманул несмышленого лорда, сбыв с рук вексель, который он мог обналичь только в Лондоне. Он не знал, что Френсис уже наделал долгов в Дамфрисе на общую сумму 200 фунтов наличными, а леди Аделаида Максвелл, уезжая из Лондона на континент, заняла на свою поездку 1000 гиней. Таким образом, вся семья Максвелл была в долгах как в горностаевой мантии. И никакие доходы будущих периодов от Дандренанского манора не могли покрыть эти ничем не обеспеченные долги. Френсиса Максвелла неотвратимо влекло на встречу с неумолимой судьбою.