– Ужасно всё это, конечно, но меня волнует только одно: как ты собираешься вести диалог с твоим оппонентом? Чувствую, она может быть необъективной, у неё иногда случаются гормональные бури.

– Клянусь, не буду ни зубами скрежетать, ни кулаками махать, – серьёзно ответил он. – Сначала попробую убедить её в искренности и серьёзности наших намерений. Потом совершу лукавый кульбит в советское прошлое, покажу ей артефакты, напоминающие о тех прекрасных годах, которые, увы, канули в Лету.

– А я думаю, не стоит бередить прошлое, – возразила Мария. – Это может сыграть против тебя. Мама часто бывает несдержанной, и тогда из её уст вырываются слова, о которых она потом горько сожалеет. Бей прямо в цель, по-моему. А остальное оставь. Отдашь мне свой пакет, а я, когда у неё будет благодушное расположение духа, сама ей про Советский Союз расскажу.

– Пожалуй, это мудро, – согласился он. – Так и сделаю.

За разговорами они не заметили, как подошли к дому. Мария открыла дверь своим ключом и пропустила его вперёд. В прихожей их встретила хозяйка в длинном махровом халате. Вид у неё был совсем не воинственный.

– Милости прошу, – произнесла она с напускной любезностью.

Владимир хотел было надеть на лицо маску непроницаемости, но, увидев робкую улыбку, ответил тем же и тут же, стараясь разрядить обстановку, сострил:

– Нет, на Колыму мы не горим желанием, нам бы с Верой Захаровной переговорить. А то пока мы тут любезностями обмениваемся, наш городской загс скучает без работы. В стране и так с зарплатами негусто, а мы к ним всё не идём.

– Вон! – указала она на дверь.

– Ты вообще знаешь, кто это? – обратилась она к Марии. – Нет? Сейчас я тебе нарисую его словесный портрет. Это тот самый выродок, из-за которого меня в школе тычинкой дразнили. Это он меня окрестил половым органом цветка! А его мама, моя хорошая знакомая, удивительная женщина!

– Я бы не хотел начинать с этого, – перебил он её. – Неужели вы не хотите счастья своей дочери? Мне кажется, она заслуживает его как никто другой. Она умница, красавица и вправе сама решать свою судьбу. А вы оседлали необъезженного строптивого коня и копытами топчете её будущее. Не надо так. Давайте лучше присядем и спокойно всё обсудим.

– Вон! – зло сверкнула она глазами. – О моей розе я тебе говорить не позволю, и не надо ей приписывать несчастья. Она уже, можно сказать, свою жизнь устроила, чемпионка и мастер спорта. Её уже в соседний район тренером приглашают. А вот твоя судьба ещё под вопросом. Закончи сначала институт. И на всякий случай сообщу тебе: профессия педагога – это не Монблан, а страдание сквозь слезы.

Он попытался продолжить разговор, но мать повторила, словно заклинание: «Вон!»

Владимир вышел, а вслед ему прилетело: «Забудь о моей прекрасной розе, не для тебя она расцвела!»

ГЛАВА 13

– С этой Цветковой договориться – всё равно что с ветром в поле тягаться, – проворчал он, выходя на раскалённую от солнца улицу. Мысль о возможной потере Маринки болезненным клинком вонзалась в сердце, рисуя в воображении трагедию шекспировского масштаба, тогда как для неё это было бы лишь мимолётным триумфом самолюбия. Этого допустить было нельзя. Но как обратить реку вспять? Ключ к решению, словно драгоценный камень, хранился лишь у неё. Марина уже не девочка, вольна сама выбирать, кому доверить свою судьбу.

Их встречи оборвались внезапно, словно между ними пролегла черта ледяного отчуждения. Он ждал от неё слова, взгляда, жеста, способного раздуть угасающий костёр их любви. Но она, казалось, погрузилась в беспамятство. Ни случайного звонка, ни нечаянного визита в библиотеку, чтобы хоть краешком коснуться его мира. И самое болезненное – избегала его взгляда в утренней электричке. Шепот Веры Захаровны оказался сильнее зова её сердца, и он, уязвлённый, не стал навязываться. Однако тлеющую надежду на возрождение их чувств не отпускал. Но однажды, увидев, как она, завидев его на платформе, резко развернулась и исчезла в безликой толпе, он почувствовал, как с грохотом рушится последняя крепость его иллюзий. Тогда он окончательно осознал: все его попытки сблизиться обречены на провал. Больше он не совершал этих мучительных «холостых забегов» к их былому счастью, хотя в укромных уголках сознания и прокручивал разные, порой безумные, сценарии воссоединения, понимая, что это всего лишь эфемерные грёзы.