Подтягивались полулениво симидимы.

"Светило выруби", – Чук забывчивому Диме.

Тот с кивком: "Угу, – погасил оснастку, поправив недоподтянутый ремень амуниции, с аппетитом: – Ща", – присоединился к "пикнику".

Сегодня ветер баловался не очень – не пришлось трапезничать в духоте чеферота. И стар, и млад облюбовали камни, долой аспикары, с молчанкой и болтливостью. А набив животы, стекались к поилке, скидывая использованные пукупры в специальный капамет.

"Эй, Мюнхаузен, ковыляй сюда", – Чук в толпу.

"На каком основании лютукрепусного отрока посмели обозвать?" – Дима по-сладковски, на подтверждении догадки известных ассоциаций прекрасного далёка.

"Пушечным ядром разорвало… в шестнадцатом", – откликнулся Сладков.

"В натуре немец", – Пухов.

"Гитлер капут", – Дима подошедшему ноль-семь-восемь.

"Сей персонаж ему неизвестен", – подначивало Сладкова в силу оставшихся знаний регулировать исторические нестыковки.

"Всё равно… пусть знает наших, – отпил ардипки. – По такому поводу покрепче бы чего-нибудь".

После недолгих заговорщических переглядок Мюнхаузен исчез ненадолго; Чук увёл компанию подальше, из-за валуна следил за посторонними…

"Лекарство от печали", – гонец достал из-за пазухи кукалиг – металлический приплюснутый сосуд – ну конечно фляжка!, но для химии. Наружу из кармана леупок, обдул, с напёрсток разливал содержимое.

Первым Дима осторожно посмотрел на зеленовато-бурый раствор и солидностью конферансье: "Ну, скрасим, так сказать, наше беспросветное бытие. За лося, – влил в себя и сразу поперхнулся, кашляя, с глазами на выкат: – Звери. – И пока по кругу расходилось принесённое: – Чё за отрава?"

"Аналог сукебри", – констатировал Пухов.

"Тово… не ослепнем?"

"Только оглохнем… от шибанутых… – Чуку глоток вошёл с икотой, – вопросов".

"И не расслабляйся: производство, хранение, приобретение, сбыт, употребление, – загибал пальцы Пухов, – карается… карается УКа… статью не помню. Короче, под хомидимские молотки".

"Опытный?"

"При сухом законе водярой барыжил. На одну степуху не покайфуешь".

"Да я им ручонки ссаные пообломаю, – Димина голова поплыла. – Хомики козлы! Своё очко будете драть!" – пошатываясь, ораторствовал.

"Ясно, не алкаш".

Друзья успокаивать: "Хорош, десики кругом, запалишься. Давай к рабочему месту".

Сегодня Дима, положено экипированный, трудился у эксопета, в должности подсобника оператора, который восседал в объятиях мощного трубного каркаса с толстой бронёй над головой, привычно управляя механизмами. Громадина на гусеницах, грохоча в иллюминации фар, настойчиво вгрызалась в камень. Двум февамам удавалось едва разъехаться и развернуться. По очереди, пристраиваясь к транспортёру, вывозили измельчённую породу. Амакиверы рулили с важностью наездника крутой кобылы. Дима подчищал, закидывал упавшее на движущую ленту, поправлял разматывающийся, из без того изношенный, шланг на барабане агрегата, подсоединённый к гибкому трубопроводу вдоль стены у пола, подающий жидкость для орошения резцов, буравчиков, смягчения породы.

Подняв очередной камень, с отчаявшимся тоном: "Задолбало всё это!" – метнул в барабан. Ответно, из образовавшейся трещины, струя ударила в лицо кофемолочнолипковатым, однотонно окрашивая метателя.

Проходческая машина остановилась и раздались крики: "Гаси быстрей! – оператор ноль-семь-ноль вылез, осматривая место происшествия с досадным: – Старьё менять надо".

Дима, моментом трезвея, побежал к выходу. Недалеко, на открытом пространстве стояли рефидромеги – цистерны, на подпорках. Он перекрыл вентиль и выдохнул, являя собой представителя расы с иным цветом кожи.