Глава 5: Кровь на бархате

   Следующие часы слились в калейдоскоп кровавых сцен и оглушительного рева толпы. Проклятые сменяли друг друга, умирая под аплодисменты под разными знаками – зеленым, желтым, багровым. Их нестабильные протоколы проявлялись по-разному: кто-то горел синим пламенем изнутри, кто-то обрастал хитиновыми пластинами, кто-то просто сходил с ума и рвал себя на части. Маска появлялся лишь эпизодически, объявляя победителей и запуская новые аттракционы. Его безликая голова каждый раз поворачивалась в сторону моей ложи. Молчаливый, ледяной вызов. Я не делала больше ставок. Моя первая была единственной, которая имела значение.

   Адреналин начал притупляться, сменяясь усталостью и глухим раздражением. Этот цирк, при всей его технологичной жестокости, становился предсказуемым. Мне нужен был ход. Действие. Что-то, что выведет его из бесстрастного равновесия, заставит проявить себя. Раскрыть слабость.

   И тут его предоставили сами проклятые. Новый боец. Молодой, почти мальчик, с горящим на лбу знаком в виде перевернутого дерева. Его «протокол» был не агрессией, а… защитой. Он не атаковал. Он уворачивался. С невероятной, почти призрачной скоростью. Его противник – массивный тип с гидравлическими усилителями на руках – метался по арене, ломая сталь кулаками, но не мог его задеть. Толпа сначала скучала, потом начала роптать. Букмекерские коэффициенты поползли вниз. Зрелища не было. Была… неэффективность. В мире Маски, мире четких ставок и кровавых развязок, это было преступлением.

   Ропот перерастал в гневный гул. Кто-то бросил бокал на арену. Хрусталь разлетелся в пыль о сталь. Маска появился на подиуме. Его белые перчатки сжали перила.

– Уклонение… не соответствует протоколу развлечения, – его голос был таким же ровным, но в нем впервые появилась… металлическая нотка. Раздражение? – Активируй агрессию. Немедленно.

   Мальчик с перевернутым деревом на лбу замер посреди арены. Его глаза, огромные и полные ужаса, уставились на Маску. Он покачал головой. Словно не мог. Словно его «протокол» не позволял. Он поднял руки – не для атаки, а в мольбе.

– Не могу… – его шепот, усиленный микрофонами арены, прозвучал над гулкой толпой. Жалкий, разбитый. – Пожалуйста…

   Этот шепот, этот взгляд полного, детского отчаяния, ударил по мне неожиданно. Не жалостью. Нет. Это была слабость. Уязвимость. И она была здесь, на его безупречной арене смерти, как грязное пятно на черной стали. Идеальная точка давления.

   Я встала. Резко. Моя тень упала на стекло ложи. Я подошла к самому краю, туда, где меня могли видеть. Видеть все. Видеть он. Я не кричала. Я просто смотрела прямо на него. На черную маску. И медленно, очень медленно, покачала головой. Как тот мальчик. Только в моем жесте не было мольбы. Было презрение. Открытое, ледяное презрение к его контролю, к его Играм, которые дали сбой. Я улыбнулась. Широко. Дерзко. Как будто говорила: Смотри, твой Порог трещит. Ты не всемогущ.

   Толпа затихла, завороженная моим появлением и немым вызовом. Даже слуги Маски замерли. На подиуме он не шелохнулся. Но напряжение, исходившее от него, стало осязаемым. Как натянутая струна перед разрывом. Его белая перчатка сжала перила так, что кожа (или ее имитация) натянулась до белизны.

– Ликвидировать дефект, – прозвучал его голос. Ровный. Но каждый слог был как удар молота по наковальне.

   Служители в черном бросились на арену. Не к мальчику. К его разъяренному противнику. Они что-то вкололи ему в шею. Глаза гиганта закатились, изо рта пошла пена. Он издал рев, в котором смешались боль и нечеловеческая ярость, и ринулся к «Уклонению» с удесятеренной силой. На этот раз его удар был точен. Механический кулас вонзился в живот мальчика с чудовищным хрустом. Тот отлетел к барьеру и рухнул, скрючившись. Кровь хлынула изо рта.