– Донья Изабелла, здесь… опасно. Эти люди… – он кивнул в сторону арены, где уже выводили новых «проклятых» – троих, с горящими фиолетовым светом татуировками на висках. Их глаза были пусты, как у мертвых рыб.

– Эти люди платят за зрелище, Пако, – ответила я спокойно, беря со стола виноградину и разглядывая ее на свет. Она была идеальна. Как и все здесь. Искусственно. – Они не опасны. Опасен только один. И я собираюсь с ним… поиграть.

   Кончита вернулась через десять минут. В ее глазах – редкое для нее удивление.

– Есть один. Прозвище Шестерка. Ходит за Маской, как тень. Никто не видел его лица. Говорят, он немой. Принимает только… предметы. Значимые. – Она протянула мне крошечный кусочек пергамента и карандаш. – Передала через бармена. Он знал, что делать.

   Я улыбнулась. Значимые предметы. Как в старых легендах о демонах. Очень театрально. На клочке пергамента я вывела четким, уверенным почерком всего три слова:

   Ставлю на Твой Проигрыш

   Не на бойца. Не на исход боя. На *Его* проигрыш. В его же Игре. Абсолютная дерзость. Вызов, брошенный прямо в безликую маску. Я сложила пергамент вдвое и протянула Кончите.

– Передай Шестерке. И наблюдай.

   Она снова исчезла. Я снова сосредоточилась на Маске. Секунды тянулись, как смола. На арене проклятые с фиолетовыми татуировками впали в какое-то подобие транса, затем синхронно бросились друг на друга с нечеловеческой скоростью. Это было уже не сражение, а мясорубка. Толпа взвыла.

   И вот я увидела. К Маске, скользя между тенями у подножия подиума, приблизилась фигура в черном, чуть меньше его ростом, с капюшоном, натянутым глубоко на лицо. «Шестерка». Он что-то передал в белую перчатку. Маска не шевельнулся. Не наклонил голову. Но я *почувствовала* момент, когда его внимание – холодное, как луч лазера – сконцентрировалось на крошечном пергаменте в его руке. Он продержал его так несколько секунд. Затем его рука в белой перчатке сжалась. Не резко. Скорее… задумчиво. Раздавил ли он записку? Спрятал?

   Он медленно поднял голову. Его маска повернулась. Не в сторону моей ложи. Но я знала – он смотрит прямо на меня. Сквозь одностороннее стекло, сквозь толпу, сквозь шум и кровь. Этот невидимый взгляд был осязаем, как прикосновение ледяного шипа к горлу. Ни страха, ни гнева. Только… интерес? Хищный, холодный интерес паука, заметившего муху, севшую не на ту паутину.

   Затем он сделал едва заметный жест рукой. На арене свет снова погас. Когда он зажегся, двое из трех «проклятых» лежали мертвыми, с перерезанными глотками. Третий стоял на коленях, трясясь, фиолетовый свет на его висках погас. Он плакал. Не рыдая. Беззвучно, по щекам текли слезы. Зрелище было отвратительнее любой жестокости.

– Победитель… – голос Маски прозвучал, как всегда, монотонно, но я уловила в нем едва заметную… ноту? Разочарование? Или удовлетворение? – …Тишина. Коэффициент… 12.7. Поздравляем выигравших.

   Толпа загудела – одни ликовали, другие ругались. Никто не обратил внимания на плачущего проклятого. Маска повернулся и бесшумно сошел с подиума, растворившись в темноте за его пределами. Его уход был сигналом. На арене служители быстро утилизировали тела и увезли плачущего победителя. Началась подготовка к следующему акту.

   В моей ложе было тихо. Пако вытер пот со лба. Кончита стояла неподвижно.

– Он принял вызов, – сказала я тихо, глядя на пустой подиум. Мои пальцы сжали подлокотник кресла. Первая ставка сделана. Игра началась по-настоящему. Я поставила на его проигрыш. Теперь посмотрим, как он будет играть против меня. И какую цену назначит за мою дерзость.