А дальше, через два дня для меня открылись новые грани смысла песен, смысла того, о чём мне говорила пластинка. Она мне открыла целую новую вселенную! Когда я это понял, я не танцевал, как тогда, в первое откровение, сидел, грустил, а пластинка говорила, а я растворялся в этих словах, как кусок рафинада в кипятке. Она мне многое открыла, но и многое ещё оставалось узнать. Я просил, чтобы пластинка мне дала больше, и она не отказывалась, только требовала, чтобы я кормил её. Я почти отказался от света – экономил энергию аккумуляторов, берёг её для пластинки. Теперь я слушал её почти круглыми сутками, с небольшими перерывами на сон.

Мне стала не так уж и нужна пища, скажу больше, я почти перестал питаться, я только пил, потому что так советовала пластинка. Возможно, она готовила меня к тому, что для меня стало бы выходом – выходом из подземелья – и я должен быть в форме – форме? – да, в такой форме. Сон и явь смешались для мен в одно. Пластинка кричала, пластинка требовала, а я никак не мог понять, чего же она, всё-таки, от меня хочет. Чего? Я уже не плыл, я падал. Падал в бездну, и бездна ждала меня, хотела укутать в себя и войти в меня, сделать частью большего. Свет дрогнул, коленки у меня задрожали. Что-то низко гудело. Или это в моей голове? Ах, да, последняя песня на этой стороне кончилась, настала тишина – пауза между словами и шуршанием пустоты. Гул. Пластинку надо перевернуть…

Вечером, да, кажется, это было вечером, вроде бы, я понял, что вскоре мне придёт конец. Пластинка мне предрекала смерть: «Парарарарурам… парара! Парара, парара. ПАРАРА!!!», – и слова: «Розовое, красное, такое всё прекрасное. Солнечное, майское, такое всё прекрасное. Туман моей мечты… Парарурам, ПАРАРА!!!». Ужас накрыл меня своими чёрными перепончатыми крыльями, я стал задыхаться, мне стало не хватать воздуха. Вот он пришло… смерть. Впервые мне захотелось выключить пластинку, но я не мог дотянуться до кнопки, не мог дойти до стола. Пластинка доиграла до конца, забросав меня, словно могильная лопата покойника комьями мерзлой земли, новыми смыслами, от которым мне стало плохо – и, когда упорядоченные в гармонию популярной музыки, звуки кончились, мне в уши полезло: «Шир, шир, шир, шир, шир»…

За смыслом тревоги пришёл смысл предупреждения, а потом – объединения смыслов, а затем… затем всё переменилось. Умиротворение принесла мне пластинка на корневом уровне, она подарила мне спокойствие. Мне не следовало больше волноваться, беспокоиться за свою жизнь, я уже спасён. Когда до меня дошло, о чём мне толкует пластинка, я впервые за сколько там дней заснул спокойно. Если верить моим часам, проспал я больше суток. Встав, я вернулся к ритуалу, не спешил ставить пластинку, ходил, размышлял, готовился. Ну, вот и славно, я вернулся. Взяв пластинку, я посмотрел ей в лицо, она мне ответила взаимностью, взглянув на меня глазами трёх девушек и яркими красками цветущего озорника мая. Мои губы растянулись в широкую улыбку. Пластинка выскользнула из обложки, показав своё блестящее зеркало тела, она обнажалась без стыда, зная, что я её не обижу, зная, что я соскучился. Уверен она что-то для меня приготовила – что-то, чего я не знал, что-то, чем она хотела со мной поделиться. Пластинка легла на вертушку второй стороной, игла опустилась на винил, и я услышал:

Там, там там там там там там, там, там там там-то там

Парарам, парарам, парарам, парарарарарарам

Бим бим бим бим бим, бибимбим, бим бим бибибим

Парарере бирибим, парарере бирибим, беребереберебим

Ну, где ты, мой любимый? Где ты, золотой?