Я бы отдал жизнь, чтобы отец встал из гроба, чтобы он вернулся ко мне, вернулся бы ко всем нам. Наверное, это и не нужно, достаточно будет, если мы будем помнить и чтить его память. Нам всем не хватает Отца, его понимания и заботы, его строгости и воли. Он ушел, и мы ослепли, нас повели путями лжецов, путями, проложенными прислугой чёрта. Когда власть отца сползла с нас как вторая кожа, никто не стал умнее и взрослее после этой линьки, хотя многие почувствовали обманное облегчение – так бывает, ничего страшного, за раскаяньем придёт и принятие себя как ребёнка, которому суждено самому стать отцом, взвалить на свои плечи ответственность за своих детей, семью, страну. И эта тяжесть ответственности, только она, да, делает тебя свободным, а если ты освобождаешься от этой живительной тяжести, то пропадёшь. И вот, когда у нас отняли ответственность, когда украли славу, мы заблудились, треснули по швам культурного кода, пришёл распад, стали превращаться в жаб.

Вернуться обратно, туда, где светит солнце будущего справедливого мира, нельзя. И вернуть отца не получиться. Надо жить, пора самим, самому становиться отцом. Каждый, рано или поздно, теряет отца. Но один теряет себя, а другой находит отца внутри. По-настоящему повзрослеть – значит стать отцом, – его похороны могут стать твоими, если не принять эстафету. Придётся дарить жизнь, чтобы обрести бессмертие. Мой отец подарил мне жизнь. А я? И я тоже могу дать жизнь, воспитать и привести моих детей к образу Отца, объяснить им смысл жизни, показать важность выбора, открыть тайны жизни и смерти. Мы должны закончить то, что начали строить наши отцы. Должны ради них – потомков потомков будущего мира! Мой Отец не умер, он не умрёт никогда.

Завалило. Выход завалило. Вчера все ушли, а я остался, остался, потому что приболел, температура тридцать восемь и три, и мне просто не хотелось никуда идти, тем более что здесь была еда и вода… кровать. Думал, вот отлежусь денёк хотя бы и вернусь домой. Вообще-то, здесь было не классическое бомбоубежище, завалило меня на третьем подземном уровне завода, который раньше, давно, когда общая страна ещё не распалась на пятнадцать удельных княжеств, выпускал приборы для отечественных военных самолётов – закрытое оборонное предприятие. В город пришла война и заводские подземелья теперь принимали, защищали людей, когда объявлялась воздушная тревога, а последнее время она объявлялась каждую неделю.

Вчера вечером тревогу отменили, все ушли домой, а уже утром по заводу прилетело что-то тяжелое. Возможно, ударили по заводу по ошибке. Завод давно ничего не выпускал, а военные до него не добрались, чтобы под свои нужды приспособить, а на той стороне знали, что гражданские прячутся на нём от бомбёжек. Те, кого у нас называли не иначе как враги, старались по мирным не бить, об этом у нас знали все, хотя ципсошные псы целыми днями лаяли совсем о другом. В общем, мне теперь неважно, по ошибке ударили по заводу, или – намеренно. Факт остаётся фактом – я замурован на глубине пятнадцати метров и нет никакой надежды самому откопаться – совершенно неподъёмные обломки железобетонных конструкций, забившие проход, предупреждали о том, что, скорее всего, два верхних уровня были полностью разрушены.

Сам не выберусь, но и что меня кто-то специально будет спасать тоже очень сомнительно. Ну, о том, что я здесь остался может кто-то и помнил – видели люди, когда уходили, что я остался, – но, во-первых, то были чужие, незнакомые мне люди, а во-вторых, кто после такого удара мог выжить, когда завод в труху? – никто, правильно. Ну, что ж, будем жить, пока не сядут аккумуляторные батареи, а когда наступит этот пиздец и станет совсем темно, так что самая глухая зимняя ночь в лесу покажется мне солнечным полуднем, то и тогда не будем унывать, будем сухарики грызть и водичкой запивать – ведь продуктов питания мне одному хватит надолго, во всяком случае, их хватит на дольше, чем заряда в батареях. По моим подсчётам, учитывая, что убежище было рассчитано на одновременный приём порядка ста человек, энергии десяти заряженных аккумуляторов мне должно было хватить месяца на два.