В проходе, вдоль бортов, стояли люди, лежали разные мешки, узлы, сундучки и корзины, доверху набитые разным добром. Ближе к баку коренастый мужик и вовсе вёз козу. Бедное животное, когда его при посадке втаскивали на корабль, со страху обгадило палубу, а теперь тряслось всем телом. Три мужика и старуха, походившие больше на бродяг, не дожидаясь, когда судно отчалит, уселись у шлюпки, закрытой брезентом, и принялись распивать взятую с собою корчму. При этом они громко ругались, сморкались прямо под себя и то и дело хором смеялись. Причём бабка вовремя этого эмоционального шторма, скрипела как худая дверь, которой игрался ветер. На почтительном расстоянии от них обустроились крестьяне, которые, судя по всему, ехали после торговли. Вперемешку с ними, мелкие торгаши-ремесленники. Эти везли в мешках, узлах и ящиках свой товар или купленный для разных изделий материал. Не обошлось и здесь без напоминания о войне. Среди этой разношерстной массы мужиков, баб и ребятишек, выделялся солдат, сидевший на лавке. Один из рукавов его шинели был пустой и неестественно болтался.

«Это каково же, без руки мужику остаться? – ужасался Николай Ильич, исподволь разглядывая беднягу. – Ведь наверняка, и жена у него есть, и хозяйство какое-то. Как он теперь будет со всем управляться? Даже штаны не снимешь зараз, если приспичит. А как, если что, с женщиной обходиться? – размышлял он, представив вдруг проститутку, с которой был перед арестом. – Как на неё с одной рукой?». Все, кто ехал на палубе, имели билет третьего класса, который не предполагал особых удобств. На камбузе для таких пассажиров готовили в основном пироги с капустой да чай. Не чета второму и первому классу. Меню для этой категории было роскошным даже для Петрограда. По крайней мере если судить по названиям. Николай Ильич уже решил на вечер заказать себе тайменя под соусом и обязательно водочки. Однако, прогулка на палубу носила при нынешних обстоятельствах ещё и скрытое желание найти здесь себе попутчицу для того, чтобы скрасить путешествие. Он уже знал, что многим удаётся уговорить разделить с собой место какую-нибудь мещанку или крестьянскую девку, которые по осени не питают особой радости ночевать на реке под открытым небом.

От размышлений Николая Ильича отвлёк окрик бабки. От выпитого её потянуло на подвиги, и она обернулась к нему:

– Эй, господин хороший, айда к нам! – позвала выпивоха.

Николай Ильич с деланым безразличием отвернулся. Однако неприятный холодок страха поселился под сердцем. Он боялся любого проявления интереса к своей персоне. Тем более пьяных. Мало ли что у них на уме? Пришибут и за борт выбросят.

– Не нравлюсь?! – не унималась между тем бабка, радуясь тому, что развеселила свою компанию.

Неужели это всё происходит именно со мной?! – ужаснулся про себя Николай Ильич. – Господи, да как такое возможно? – его мысли вдруг перенеслись обратно, в Петроград. – Разве позволит себе тамошний рабочий, или какой иной работник, так обращаться к господину, подобному мне? Да что там, даже если и ровня ему окажется в социальном положении, но старше по возрасту, уважительный тон иметь будет в разговоре. Хотя, о чём это я? – он упрекнул себя за излишнюю наивность. – Везде народ испорчен! – Придя к такому умозаключению, Николай Ильич решил переключиться на что-то другое: – Интересно, как там Ольга? – задался тут же вопросом он, напрочь забыв про бабку, которая проявила к нему неуважительность, и связанные с этим нравственные рассуждения. – Ведь не очень-то она и горевала при мне, когда провожала в путь, – подумал он неожиданно. – Небось, теперь рассказывает всем о несчастье, позоря меня, и чтобы вызвать жалость. А может и вовсе, полюбовника завела? – задался он вопросом, но тут же усмехнулся про себя: – Кому такая нужна? Это я, с дури позарился. А не успели ожениться, как надоела и противна стала как женщина. За собой не следит, располнела…