Полина, между тем, навалилась на стену спиной.

– Доброго утра, Пётр Ильич! – пожелала тихо она, прерывая его мысленные рассуждения и уже на французском поздравила: – Félicitations, mon cher jour d’ange!3

Пётр Ильич отстранился от супруги и закатил глаза, пытаясь сквозь тягостные размышления подобрать в уме нужные слова. Она ждала, не сводя с него глаз. Полина была жадной до своих трудов. Сколько она с ним маялась вечерами, обучая языку? Обидится, если что не так скажет или произнесёт неправильно. Наконец, он вспомнил и медленно, осторожно проговаривая каждый слог ответил:

– Merci, chérie. C’est incroyable d’entendre un discours français ici!4

– Молодец, Пётр Ильич! – похвалила Полина, едва не захлопав в ладоши. – Делаете успехи!

– Я баловень божий! Ни у кого нет такой красоты учителя! – похвастал он с детским восторгом. – Вы и представить не можете, цены своей!

– Не хвалите, зазнаюсь! – предостерегла она и снова тихо засмеялась.

– Неужели способны на такое?! – удивлялся он, театрально округляя глаза. – А я до сих пор считал, что моя жена скромница!

Громкий звук удара, словно кто-то двинул по доскам забора со стороны улицы, отвлёк от разговора. Пётр Ильич оглядел двор.

– Никак в ворота кто стукнул? – произнёс он с тревогой в голосе.

– В такую рань? – Полина провела ладонью по предплечью мужа. – Небось Гришка колотит лопатой…

– Беда с этим Гришкой! – Пётр Ильич вздохнул.

– Как сегодня хорошо! – восхитилась она, уже на полном серьёзе.

– День ясный будет, – сделал вывод Пётр Ильич, пытаясь понять причину возникшей враз тревоги. – Поглядите! – обратился он торопливо к супружнице. – Всё вокруг как и накануне. Те же горы и тайга окрест, а не насмотришься! Каждый новый день по новому картины рисует.

Они вернулись в беседку.

– Я тоже в восторге пребываю от местных красот, – призналась Полина.

Некоторое время сидели молча. Донимали комары, но в дом не хотелось.

– О чём думаете, Пётр Ильич? – неожиданно спросила Полина.

– Думаю, что Гришка уже пришёл, а вы всё в исподнем бегаете! – сказал он шутливо. – Смутите до смерти мужика, если увидит.

– Полноте! – Полина отмахнулась от комара. – Он надолго сейчас в конюшне. – Она прильнула ухом к плечу мужа и как-то задорно, по ребячьи, задрала голову, чтобы видеть его лицо. – Я в окно глянула, а вы такой одинокий здесь. Решила подшутить, вот и подкралась… Так о чём думали?

Пётр Ильич осторожно взял её руку, с задумчивым видом коснулся пальчиков губами.

– Об относительности, Полюшка, – произнёс, наконец он, и принялся вслух размышлять: – Вы и представить себе не можете, с каким ужасом я когда-то смотрел вслед уходящим по этапу колоннам каторжан! Щемило мне тогда тоской сердце, словно шли они по ту сторону черты, где нет жизни. И казалось, не видать им больше никакой радости. А как пугали меня серые, похожие одно на другое лица и хмурый взгляд смирившегося со своей участью человека, которого государство за провинности поставило в эту колонну, лишив мирских благ?! – От воспоминаний тех далёких переживаний взгляд Петра Ильича на короткое мгновенье потемнел. – Ан, нет! – продолжал он уже загадочно спокойно. – Оказалось, что счастье и горе Бог распределил между всеми равномерно.

– Как же это? – не могла взять в толк Полина.

– Всё просто! – Он оживился. – Даже каторжанин в течение дня на этапе так же может радоваться той же природе или отдыху, как любой другой человек, не знающий что такое днями идти по жаре в колонне…

– Не пойму я вас, – призналась Полина.

– Ну вот взять хотя бы нас вами, – зашёл он с другой стороны. Точно такое же чувство благодати как я сейчас, испытывает, поди, по утрам, мой младший брат Николай, с той лишь разницей, что сидит он не во дворе собственноручно построенного дома, а в мягких перинах, рядом со своею напудренною Ольгой.