«Что оставит после себя? – задался вопросом Пётр Ильич. – Каков смысл существования его детей и для чего они народились на этот свет, если просто повторят за родителем его уныло серый жизненный путь? Ведь ничего ему не надо!»

Ослепительным пузырём над тайгой появился верх солнца и ожила деревня беспокойством. Запели петухи, замычали следом коровы, отовсюду стали раздаваться повизгивания свиней, нетерпеливо заржали лошади. Застучали калитки и двери во дворах. Послышались недовольно-сонные голоса крестьян – поселенцев. Улицы переполнились звуками утренней дойки, пойки и кормёжки…

Было в этих самобытных деревенских звуках что-то необъяснимое, сродни неслышной мелодии. Она будто бы наполняла душу прозрачными, кристально чистыми голосами ангелов. Они радовали и в то же время навевали непонятную тоску о чём-то далёком, вроде как бы забытом, но сидевшим в крови, и эхом передававшемся от живших сотни лет назад, предков.

Брызги воды, попавшие на спину, и тихий смех заставили Петра Ильича вздрогнуть и вскочить с места.

– Полинка! – воскликнул он в сердцах. – Тьфу на вас!

Полина была в нижней рубахе, однако волосы успела уложить в золотистый шиньон и прихватила широкой, синей лентой. Голубые глазища словно капли лазури, искрят счастьем. Алый рот, кривится в смехе. На красивых ножках башмачки, зашнурованные до самого верха. Необычный и бесстыжий вид жены удивил супруга и привёл в ребячий восторг.

Пётр Ильич оглянулся по сторонам. Но кто их увидит? Хоть голышом бегай, забор высокий, а дети спят ещё.

– Ну, Полинка! – повторился он, восхищаясь про себя смелости жены – скромницы. – Вот зараза!

Полина тем временем весело засмеялась, зачерпнула ещё воды и снова плеснула на мужа. Пётр Ильич увернулся и бросился к ней.

Она с визгом устремилась к дому, а у крыльца резко повернула.

– Не догоните! – едва крикнула Полина, как он ухватил её за руку. Она развернулась к нему и встала. За спиной женщины была банька. Пётр Ильич коснулся телом жены, ощутил сквозь ткань островки её прелестей. Они тронули кожу приятным ожогом. Враз побежали по телу от тех мест мурашки. Полина тяжело дышала свежестью и счастьем. Реснички век опустились в любовном смущении…

– А вот я сейчас затащу вас в баньку и сделаю с вами что-то непристойное! – прошептал Пётр Ильич с придыханием, ловко наклонился и ухватил жену губами за шею.

– Как вы можете таким грозить слабой женщине?! – стыдила она шутливо в ответ.

Полина тихо смеялась, и, запрокидывая голову назад, играючи отворачивалась от мужниных поцелуев. Залилось здоровым румянцем лицо, изогнулись углом её тонкие брови.

– Щекотно! – Она взвизгнула.

– Бр-брр! – рычал, подражая медведю, Пётр Ильич играючи трепал губами и слегка прикусывал, нежную кожу.

Полина от щекотки присела. Он остался стоять. Лишь упёр ладонь в бревенчатую преграду и тяжело дышал. Полина зажмурилась и улыбнулась. Она ждала ещё поцелуя.

Пётр Ильич наклонился и осторожно, словно крыла бабочки, коснулся губами её носика, потом губ. Сколько они уже вместе, а всё никак не утихнет желание быть с нею. Любое прикосновение этой женщины оставляло в душе след, как рябь на воде озёрной после взлёта утки.

– Хватит веселиться! – произнесла Полина, с трудом переводя дух.

«Интересно устроена жизнь, – подумал вдруг Пётр Ильич, разглядывая Полину. – Дама из знатной семьи, а стоит сейчас в одной исподней рубахе, без бантов и пудры, за тысячи вёрст от мирской суеты. Не снуют здесь вокруг неё девки с разной прислугой, той же ванны нет и удобств разных. Иной раз и вовсе босая по двору может пройти, подобно деревенским бабам. И надо же, с виду совсем не в тягость ей такая жизнь! – восхитился он вдруг своему размышлению. – А я и вовсе, определённо счастлив! Хотя, – Пётр Ильич вдруг смутился собственных мыслей и упрекнул себя: – Неужели можно так рассуждать мне, отцу семейства, который собственных детей обрёк на существование в захолустной деревне, вдали от цивилизации, без электричества и водопровода? Они ведь даже не подозревают, что была им судьбой по рождению уготована другая, совершенно не похожая на эту жизнь. Да что там? Представления иметь не могут о ней!»