– Куда околоточный смотрит? – подивился Пётр Ильич. – Совсем народ распустили!

– Говорят, царя скинем, а всех бездельников работать заставим, – добавила Полина.

– Кого это они бездельниками считают? – изумился Пётр Ильич не столько известием про царя, об этом и он слыхивал, сколько осведомлённости супруги.

– Все, кто грамоте обучен, для них чужие, – удивляла познаниями деревенской жизни Полина. – По их мнению, инженер на станции только и знает, что бумажки перебирает и пальцем в шпалы тычет. Такому платить точно надо меньше, чем тем, кто шпалы на горбу таскает и костыли забивает. Землемер, в их понимании, тоже не особо перетруждается. А конторский писарь, так и вовсе бездельник! Сидит целыми днями, и в окно пялится… Темнота!

– То-то и оно, для них умственный труд сродни мечтаниям! – проворчал с возмущением Пётр Ильич. – От безграмотности всё это. Заставь мужика, попробуй, учиться. Вон, того же Дубину грамоте обучить ещё можно, а об математике и экономике и не думай, пошлёт, куда подальше. Необразованность в крови. Недавно хвастал, будто пьёт гадости из сушёных головастиков от болезни глаз, и это ему помогает. Бражка у него и вовсе от всего… Он ведь в толк не возьмёт, что ту же рельсу, прежде чем на шпалы положить, рассчитать надо, после чего изготовить. Как ему это растолковать? – Он выжидающе уставился на Полину, словно давая возможность представить бесполезный процесс. – Печь для выплавки железа построить, найти и добыть руду, которую в ней плавить, разработать технологии. С виду, кусок железа, как топор, а на деле? Сколько трудов и сколько людей задействовано? Нет, он считает, будто рельса с неба ему на горб свалилась. – Пётр Ильич прищурился и чихнул. – Предложи ему сейчас погром какой устроить или стащить что, не задумываясь согласится. На другое не способен. Помню я, как эти мужики саботаж на железной дороге устроили в разгар войны с Японией. До нас с трудом снаряды и амуницию довозили. В Чите до расстрелов дошло. Насилу прекратили это безобразие. Сейчас снова, всё к этому идёт. Опять неймётся!

– И ты с ними путаешься! – сказала Полина с укором. – На кой они тебе? Ведь если что, первым на вилы и поднимут… Или не права я?

Он оставил слова жены без ответа, снял с берёзы свою косу.

– А обед? – напомнила о себе Дунька, всё это время стоявшая в тени берёз, рядом с бричкой. – Умаялись, поди?!

– Не заслужили, – буркнул Пётр Ильич и направился к кромке луга.

Мужики с опаской смотрели в его сторону. Пётр Ильич злился. Делая вид, будто не замечает их внимания, он пересёк луг, дошёл до первых берёз и развернулся. Полина на пару с Дунькой уже взобрались на бричку и двинули обратно в деревню.

«Какая она стала! – восхитился он с грустью, отмахиваясь свободной рукой от комаров. – Это же надо! Кто бы мог подумать, что так жизнь может человека переменить? Да ещё к тому же женщину! Чудно!»

Он покосился на мужиков, размахнулся и повёл косой из стороны в сторону.

– Вжик! Вжик!

Трава просохла от росы, коса туго идёт и тупится быстрее. Пора заканчивать. На втором лугу, что за рощицей, нужно перевернуть скошенное накануне сено…

– Вжик!

Ровными рядами ложится трава вместе с цветами. Восторг, да и только, от ароматов этих.

«И никогда, и никто подобных ему духов не придумает!» – думал Пётр Ильич, наслаждаясь благодатью божьей, силе своей и крепости здоровья.

Мужики, угнетённые видом размахивающего косой хозяина, были вынуждены пристроиться к нему.

– А обед нынче будет? – обмолвился было Дубина, да тут же умолк.

Двигались уступом. Впереди, с большим отрывом, Петр Ильич, за ним – Дубина, в полшага следом, Иван Савинов и Василий Фомичёв, соответственно Фома. Вскоре к ним пристроился и Хохол. Он закончил один проход и уже успел вернуться, чтобы пойти заново.