Близилось время обеда. Дойдя до шалаша, Пётр Ильич отдал рыбу Дуньке, приехавшей с Полиной.

– Соизвольте ушицу к вечеру организовать, Полина Андреевна! – велел он шутливо-строго и негромко.

– Скажете тоже, Пётр Ильич! – Полина фыркнула. —Жарко, а от мух в доме и так отбоя нет. На рожне пожарите и в охотку съедите…

Сказала, как отрезала. Дунька уже накрыла нехитрый стол, устроенный в тени берёз, на брошенной на траву и расправленной мешковине. По центру стоял чугунок с варёной картошкой и кувшин с квасом. Рядом положила половинку каравая и завёрнутый в тряпицу шмат сала. В довершение ко всему несколько луковиц, размером с яблоко.

– Опять сами запрягли, или помог кто? – спросил Пётр Ильич и указал взглядом на дрожки. Называл он так своё творение через силу, а про себя и вовсе никак, или просто «оно». Что-то между тарабайкой и шарабаном на двух колёсах, оно не имело привычных козлов, управлялось одним из пассажиров и было собрано из части телеги, которую он пристроил на рессоры.

– Коленька за Богданом бегал, – объяснила Полина. – Деду развлеченье хоть какое. Радует его, когда о нём вспоминают.

Богданом звали Митрофана Серафимовича Богданова. Старику было уже много лет, и толку на покосе или в полях от него никакого. Но мелкими делами по хозяйству всегда был готов помочь. Невысокого росту, заросший до самых глаз порыжевшей от табачного дыма бородой, он ходил, опираясь на суковатую палку, отшлифованную руками и временем. Казалось, она уже часть его тела. Забери кто, пока спит, и не проснётся дед вовсе. Жил он со своей старухой, через два дома от Петра Ильича. В этих краях оказался не так, как большинство местных. Не по суду, а сам в молодости переехал, добровольно. Сейчас о таких принято говорить – романтик. Привлекли его тогда рассказы о местных богатствах и красоте этого края. В общем, с «чугункой»8 пошёл, а здесь осел. Трое сыновей у него было. Все оженились и дома отстроили по соседству. Их больше народилось, только кого болезнь забрала, а дочь и вовсе в тайге сгинула. Никто из его сыновей горькую не пил и вообще, отца не позорил. Младший успел на войне побывать. Лишился глаза, его демобилизовали… Семьи у них крепкие были, жёны работящие, хозяйство справное. В общем, пример всем местным лоботрясам, вроде Дубины.

– Не зря я дрожки организовал! – радовался Пётр Ильич. – Она ведь с рессорами. И править ею легче, и идёт веселее. Только всё равно, могла бы Дуньку на телеге отправить. Зачем тебе под солнцем так много быть?

– Так я же в шляпке, – оправдывалась Полина, виновато отводя взгляд. – Ничего с моим лицом не сделается. Ещё и косынкой прикрылась.

Она тронула края косынки, повязанной под подбородком и перекинутой через шляпку с широкими полями.

– Совсем как баба деревенская ведёшь себя! – негодовал Пётр Ильич. – Посмотри, на кого они похожи в конце лета!

– Мне это развлечение! – шутила Полина. – Будет, что сестрицам рассказать! Я ведь теперь любому лихачу или ваньке в Петрограде фору дам!

– Что же ты со мной, Полина, делаешь! – не унимался Пётр Ильич и качал головой. – Знатная дама, при деньгах, а ведёшь себя легкомысленно…

Не мог он спокойно видеть то, как Полина бралась за работу, которая под силу не каждой деревенской бабе. Она словно назло ему это делала. Смотри мол, муженёк, на что ты меня сподобить умудрился своим вспыльчивым нравом! Полина и одеться могла почти как обыкновенная крестьянка. Только зачем? Нарядов разных из дому шлют, хоть на продажу пускай! Даже шляпки модные имеются, а она враз и платок намотать на себя может. Если в Читу едут, обязательно магазин готового платья навестят. Что ни говори, а прогресс даже до этих мест дошёл. Уже и в деревне машинки Зингера имеются. Так что одёж шьют много. Этого добра сейчас везде навалом. Вот и сейчас, нарядилась в сшитое по своему рисунку платье, поверх которого надела жакет. Ему в одном исподнем жарко, а каково ей?