– Убери Ваську отсюда, Савелий! Кому сказал! Тоже мне, нашёл друга себе! Он вчерашнего дня крысу придушил, да мышь изловил, а теперь по конторе шастает! Уноси за дверь сей же час! Да прибери после! Он на полах наследил.

Глебушкин вздохнул тяжело, взял Василия и понёс к дверям, потихоньку извиняясь перед ним, что обстоятельства вынуждают его предать их дружбу. Но Василий на него не обиделся вовсе. Оказавшись на улице, он узрел прямо перед собою сапоги городового, какие были смазаны жиром и пахли вкусно. Кот принюхался. А городовой давал последние наставления дворнику:

– Все запомнил, Акимка?

– Все, Арест Иваныч! В оба буду глядеть. Не сумлевайся!

– Ну, смотри. Ходят оне не по одному. Берут все, что плохо лежит. Даже метлу старую вон на соседнем участке умыкнули. Рож их никто запомнить не сумел или не успели. Так что всех чужих примечай, да мне чуть, что не так, докладывай.

– Рад служить, Арест Иваныч. – Дворник приложил руку к фуражке своей, у какой был поломан козырек, а более никаких других излишеств у ней наблюдалось.

Городовой кивнул ему важно да и потопал далее по улице нести свою тяжёлую, а, подчас, даже и опасную службу. Василий проводил его взглядом. Вот поди ж ты! Видать, всех тревожат разбойники, какие опять на улицах города народились. Плохо дело! Аким теперь будет строг, не сказать даже, суров. И улыбаться перестанет вовсе. Глаза его, чёрные и блестящие, сделаются холодны, а руки станут сжимать метлу навроде оружия. Ему теперь приказано следить за порядком в помощь городовому, да глядеть, чтоб лихоимцы всякие какой беды не учинили ненароком.

Василий тяжело вздохнул. Он страсть как не любил всяких злодеев, что отравляли жизнь всем, в том числе и ему самому. Ведь его теперь начнут гонять, будто он тоже к злодейству отношение имеет.

Да… Беда… Подумав такое, Василий вскинул гордо свой пушистый хвост, которым даже генеральша из соседнего дома любовалась, да и пошёл на её участок подобру-поздорову. Оттуда, он знал, выдачи нет. Генеральша Василия любила и неоднократно предлагала ему переехать жить к ней, заманивая тёплым молоком в глиняной миске да обрезками колбасы. Но Василий покуда не давался, показывая, всё-таки, что он кот с достоинством. И за колбасу, хоть и куплена она была в лавке немецкого человека Дитриха Шварца, где более всего вкусна, не продаётся.

*

День уже начал переваливать за свою вторую половину, а народу в конторе все не убавлялось. Особливо много было крестьян, какие старались уладить все дела свои с утра, чтоб успеть разъехаться по домам засветло. Работы было много. И Глебушкин, прибрав за котом, как ему было велено, уже умаялся писать бумаги, что засыпали его стол, будто снег улицу по зиме. То два мужика в распахнутых зипунах просили его устроить им долговую расписку да присовокупить к ней конверт, самый дешёвый, какой есть, чтоб уместить все чин чином. Дело было серьезное – один занимал у другого деньги да обязался отдать к рождеству, а другой желал иметь подтверждение этому заёму. После вдова почившего внезапно от грудной болезни аптекаря зашла получить решение волостного суда о присуждении ей разовой выплаты по утрате кормильца. Пришлось изымать это решение из папок, зачитывать ей, складывать аккуратно да передавать в руки. Она, прижимая маленький вышитый платочек к носу, вышла, благодаря его и сунув ему мелкую монетку за труды. Глебушкин мечтал уже о чае с калачом, а, быть может, даже о целом ситном. Ведь он теперь богат!

Разрешилось покуда все для него благополучно. Когда он, вернувшись из банка, пал, можно сказать, в ноги Демьян Устинычу и городскому голове, протягивая двенадцать рублей, да присовокупив ещё даденный ему полтинник, те утеряли разом дар речи, не зная, как выйти из сложившегося положения.