Глебушкин спал с лица, понимая со всей очевидностию, куда клонит посетитель, что тот тут же и обозначил, осторожно озираясь по сторонам, и заметив, что никто в конторе не обращает на него внимания:

– Я дам вам рубль, молодой человек. Помогите мне. Подправьте бумагу!

– Я нннне могу. – Прошелестел Глебушкин, вспоминая ужас, что пережил недавно из-за этой проклятой бумаги.

– Два. – Портной, как помнил его занятие по записям Глебушкин, наклонился ниже, приблизив к нему свое лицо. И ожидая ответа.

– Не могу. Прошу прощения, господин Малкин. Но, к моему сожалению, я не сумею вам помочь, иначе лишусь места.

– Четыре рубля! И вы будете помнить господина Малкина всю свою жизнь и ещё расскажете о нем детям. Что вам стоит, юноша?!

– Простите, великодушно. Но, к сожалению, я не стану давать вам ложных надежд. Извольте взять бумагу. – Глебушкин поднялся, решительно протягивая документ Малкину. Тот воззрился на него, прищурив один глаз. Спутница его возмущенно фыркнула. Проходящий мимо Демьян Устиныч покачал головою.

– Я не собираюсь касаться этой насквозь фальшивой рукописи. Я подам апелляцию!

– Как вам будет угодно. – Кивнул Глебушкин, покорно соглашаясь. – Но в таком случае пожалуйте расписаться в книге, что вы отказались взять постановление и станете оспаривать его.

И он протянул посетителю перо. Тот, кипя гневом, схватил его, обмакнул, выругавшись, в чернила, оставил на бумаге залихватский вензель и оттолкнул тетрадь от себя. Савелий проворно убрал решение суда в лежащую подле него картонную папку и ловко увязал на ней тесемки, отодвинув папку на край стола.

Малкин проследил за его движением, поднялся и произнёс с жаром, прикрывая глаза рукою. Будто стоял сейчас на сцене уездного театра:

– Вы режете меня без ножа! Так и знайте, что моя кончина останется за вашей совестью, упрямый юнец!

И, оглядевшись, он схватил свой котелок со стола, подцепил даму под руку и поволок ее из конторы. Выйдя из дверей, он неосторожно наступил на хвост Василию, какой, напившись молока в доме у генеральши, теперь вылизывал себе лапы, лениво поглядывая на посетителей.

Когда ботинок Малкина пал прямо на длинную шерсть его хвоста, Василий вскинулся, заорал дурным голосом, как и положено было коту в его положении, и отскочил к стене, но господин Малкин этого даже не заметил, увлекая даму свою за собою и посылая, на голову писаря и уездного суда вместе с ним, всяческие кары. Василий поглядел ему вслед. Посетитель ему не понравился. Как и его ботинки.

Когда контора опустела, и сторож Кузьма замкнул за всеми двери, показавши кукиш Василию, намеревающемуся войти, кот распушив хвост, гордо отправился в переулок, чтобы забраться в оную с помощью подвального окна, какое выкрашено было белой дешёвой краскою и никогда не закрывалось. Старая створка рассохлась от дождей и не примыкала к раме, оставляя зазор, который позволял гибкому телу Василия просачиваться внутрь без особых препятствий. В подвале конторы было душно и пахло мышами. Кот прошёлся, помахивая хвостом, по всем закоулкам в поисках серых нарушителей спокойствия и принялся подниматься по ступеням в зал самой конторы, где висел на спинке стула старый сюртук Демьян Устиныча, к которому так сладко было прижаться в минуты отдыха. Сюртук пах папиросами и сдобными булками из булошной Земляникина, что располагалась противу их конторы с левого угла серого доходного дома, принадлежащего купцу первой гильдии господину Ласкину Сергею Викентьевичу. Это Василий знал наверняка. Прогуливаясь лениво в лунных квадратах окон, какие славно расчерчивали пол своими ночными узорами, Василий легко взлетел на стол Демьян Устиныча. Прошедшись по нему, обнюхал кусок недоеденной им баранки, заглянул в стакан с серебряным подстаканником и ложкой, что сиротливо притулился подле чернильного прибора, понюхал остывший уже чай и огляделся.