– Да тут и вспоминать нечего. Вчерашнего дня. Я сопроводил его к госпоже Прокопьевой для работы по описи книг домашней библиотэки, а после вернулся в контору, заглянув домой на обед. Более я господина Лихоимцева не видел, и в контору он не возвращался.

Мышко повернулся к писарям:

– А вы, господин Коровский?

Аполлинарий замкнул сейф и передал ключи Демьян Устинычу:

– Я тоже видел Порфирия лишь утром.

Они с Демьян Устинычем ушли в полдень, и более я его уже не застал.

– А где вы были после полудня?

– Сперва в конторе, а после, отпросившись, отправился домой. Пробыл там около часа и вернулся.

– Помирились с родными?

– Да. – Аполлинарий кивнул согласно.

– По вашему же совету, господин Мышко.

Тот улыбнулся и посмотрел на Глебушкина, какой стоял подле своей конторки, опустив голову и возил пальцами по столешнице. Все случившееся казалось ему страшной авантюрою.

Но он никак не мог понять её смысла.

Мышко вгляделся в него, сморщив нос:

– У вас отличные ото всех сведения, как я понял, Савелий Яковлевич?

Глебушкин поднял голову и, покосившись на своего начальника, произнёс:

– Да.

– Изложите их нам.

Демьян Устиныч возмущенно зафыркал, но Глебушкин упрямо продолжал:

– Я видел Порфирия, когда он вернулся от госпожи Прокопьевой. И знаю, что он заходил в контору.

– Как ты мог видеть его, Глебушкин, когда с девицей своей болтал и руки ей лобызал на глазах у всех?! – Зябликов кипел гневом и фыркал, качая головою.

– Я в ту минуту обернулся и заметил, как Лихоимцев отворяет дверь в контору. Он был чем-то недоволен. Или расстроен. Я не разобрал.

– Тебе почудилось, Глебушкин! Ты, окромя дамы своей и не видал, поди, ничего.

– А откуда вы так хорошо все знаете, господин Зябликов? – Мышко подошёл к столу Порфирия и принялся оглядывать его со всех сторон.

– Вы когда в контору вернулись, Демьян Устиныч?

– Около двух часов пополудни примерно. Посетителей в тот час не было, господин Коровский уже ушёл тогда, а Глебушкин, контору оставив, на углу с девицею болтал. Я через окна и увидел.

Глебушкин покраснел отчаянно. Но Мышко вновь его выручил, наклоняясь под стол Порфирия почти весь и глухо вопрошая оттуда:

– И вы, Демьян Устиныч, более никуда из зала конторского и не отлучались? Так подле окна и располагались все это время?

Зябликов запнулся, покраснел от злости, поглядел на Савелия, который в ответ тоже не сводил с него глаз, а после произнёс нерешительно:

– Отлучался.

– Куда, позволите узнать? – Мышко вылез из-под стола, держа что-то в руке и внимательно это разглядывая.

Демьян Устиныч, сделавшись ещё более красным, зашевелил усами в смущении:

– Я чинил карандаш и обрезал руку. – Он протянул вперед два перебинтованных пальца. – И отправился в нашу туалетную комнату, чтобы смыть кровь.

– Которой было так много, что она оставила на полу свои отметины, какие вы не заметили. – Мышко пошевелил бровями и указал глазами на пол. Все повернулись туда и действительно увидели заметные на тёмном дубовом полу капли высохшей крови, дорожкой уходящие куда-то в задние комнаты конторы.

– Я искал в чулане повязку, чтобы перебинтовать руку, там у нас хранится походная аптечка. И не рассчитал, что кровь пойдёт слишком сильно. Потому и ушел в ватерклозет, чтобы смыть её сперва и остановить. – Демьян Устиныч крепко стушевался.

– Сколько вы там пробыли, господин Зябликов, не скажете?

– Я не наблюдал время.

– У вас брегет на цепочке…

– Мне трудно его было достать тогда. Кровь не хотела останавливаться.

– И вы ничего не слышали вовсе?

Демьян Устиныч покачал головою. А после, встрепенувшись, добавил:

– Хотя, постойте… В какое-то мгновение мне показалось, что я слышу приглушенные голоса, но я подумал, что это вернулся Глебушкин, терзаемый, как я понадеялся, муками совести. И приступил к работе.