– Так на берегу! Вот тут недалече совсем, чтоб госпожа Рогальская дойти сумели. Оне ходют мало, все больше в экипажах ездят. А вы тут какими судьбами мимо проходили, Савелий Яковлевич? – Аким улыбался тепло, сверкая глазами. И лопату не прятал вовсе.

– Да я как раз к Алёне Адамовне наведывался, опись книг составлять.

– А этот ваш, Порфирий где? Навроде это он вчерашнего дня у ней в дому обретался?

– Да он, видать, занемог. Сегодня на службу не явился, Демьян Устиныч гневались, да велели за ним послать. А, покуда Порфирий не объявится, меня сюда наладили.

Аким, слушая Глебушкина, любовно разглядывал лопату, стряхивая с неё землю. Делал он все ловкими, привычным к такой грубой работе, движениями. И Савелию неожиданно стало несколько не по себе.

– Пойду я, пожалуй, Аким. – Он вдруг увидал, каковы руки у Акима! Мощные, сильные да ловкие, лопату держит легко, несколькими пальцами всего. Этакий богатырь, кого хочешь и закопать и выкопать сумеет, дай только волю ему.

Аким кивнул согласно, перехватил лопату ловчее, поглядел на Савелия весело, стряхнул у него сор какой-то с шинели и сказал своим обычным густыми дворницким голосом:

– Дождь начинается, кажись. Само собой, ступайте, Савелий Яковлевич. От греха подальше…

Савелий, занятый работой у генеральши, в окно почти не смотрел, потому и не заметил, что солнце давно ушло уже за тучи, которые вновь сгустились на небе, сошлись, прижавшись боками и набухли. Делалось уже темно и ветрено.

Кивнув дворнику, Глебушкин отправился не спеша по улице, придерживая фуражку. Пригибая голову от начинавшегося косого холодного дождя, он шагал широко, быстро, и не заметил сам, как оказался у дверей конторы, где и столкнулся с помощником начальника полиции Мышко, какой внимательно оглядывал порог, чуть наклонившись и делая ногами замысловатые кульбиты для удержания равновесия своей длинной фигуры. Глебушкин замер, разглядывая сию пантомиму. Арсений Фридрихович, не поднимая лица, присел на одно колено и зашарил руками по земле. Прохожие испуганно шарахались от него:

– Наблюдаете меня, Глебушкин? – Усмехнулся Мышко.

– Что вы надеетесь там найти? – Глебушкин перекинул длинный конец своего вязаного шарфа за спину и склонился над ним.

– Вам стоит запретить посетителям курить папиросы на пороге конторы. – Отозвался Мышко, поднял голову и улыбнулся. Глебушкин в недоумении распахнул глаза:

– Что вы имеете в виду, господин Мышко?

Но тот, не отвечая, достал из кармана пустой спичечный коробок и, не снимая с рук перчаток, уложил туда что-то, задвинув крышку. Коробок он убрал в карман и, поднявшись на ноги, отряхнул свои брюки:

– Идемте, Глебушкин. Нас ожидают.

Контору покидали последние посетители, Демьян Устиныч провожал какого-то купца, обещая ему вполголоса, что через пару-тройку дней, бумага, пожалуй, будет готова. Тот часто кивал головой и благодарил. Мышко и Глебушкин посторонились, пропуская его, а после вошли внутрь.

Аполлинарий убирал бумаги в сейф, стоя к вошедшим спиною. Место Порфирия по-прежнему пустовало, и стол его сиротливо дожидался своего хозяина.

– Не нашёлся Порфирий, Демьян Устиныч? – Глебушкин принялся разматывать длинный свой шарф, стараясь не возить кистями его по полу.

– Нет, Глебушкин. Представьте себе!!! Ваш товарищ будто сквозь землю провалился. Ни дома, ни на службе так и не появился.

И после сказанного он кивнул помощнику начальника:

– Доброго дня, господин Мышко.

– Доброго-доброго, Демьян Устиныч. Ваш человек, посланный ко мне в контору, изложил детали случившегося. Я бы не стал стол сильно волноваться, покуда ничего ещё неизвестно. Но, поскольку вы радеете за подчинённых своих аки за детей родных, что весьма похвально, то я постараюсь вам помочь. Как давно вы видели господина Лихоимцева, вспомните?