– Знакомьтесь, Глебушкин, это кузина моя, Наталья Аристарховна.

И повернувшись к родственнице, произнесла:

– Натали, это один из писарей из конторы Демьян Устиныча, господин Глебушкин.

Тот поклонился смущённо.

Сестрица кивнула головой и произнесла неожиданно басом:

– А я думала он из театров явился. Больно уж смазлив, такие завсегда ветру подобны. Летают туда-сюда.

Алёна Адамовна бросила клавикорды, встала и подошла к Глебушкину, который не знал, куда ему деваться от смущения и так и норовил укрыться за портьерами высокого окна, подле которого стоял сейчас.

– Наталия, не смущай мне юношу! Ему ещё работать.

Так засмеялась громко, окинула Глебушкина оценивающим взглядом и ушла. Он остался в недоумении.

– Не обращайте внимания, она горазда шутить, но это не со зла, поверьте. Однако, нас прервали. – Алена Адамовна сделалась серьезною:

– Так отчего сегодня прислали вас, Глебушкин? Неужто Демьян Устиныч уже получил мою записку?

– Какую записку? – Глебушкин глядел удивленно.

А генеральша будто бы смутилась:

– Да я следом за Егоркой, мальчишкой комнатным, записку послала, чтоб Демьян Устиныч вашего Лихоимцева заменил на кого-то другого. Не по нраву мне этот Порфирий, вы уж извините, Глебушкин.

– Должно быть, я ушёл несколько ранее. – Догадался Савелий. – И не застал такого. Порфирий на службу не явился сегодня, очевидно, болен сделался, вот меня и прислали вам в помощь.

– И это хорошо! – Алёна Адамовна улыбнулась, довольная ответом. – А то Порфирий ваш капризен больно. Все ему не по нраву, все не так. Ворчит больше, нежели работает.

Глебушкин опустил голову в смущении, и генеральша не стала его мучить:

– Ну, пойдемте, Глебушкин. Я покажу вам библиотэку.

В огромной комнате с резными шкафами светлого дерева, что простирались, почитай, до самого потолка, Глебушкин восхищенно замер. Такого количества книг он ещё не наблюдал нигде и ни у кого! Изданиями были уставлены все полки и все поверхности, в два, а то и в три ряда. Даже на полу и кожаном небольшом диване лежали подшивки газет и журналов "Русская усадьба". Большой письменный стол располагался подле окна, к нему придвинут был мягкий стул с высокою спинкою.

– Устроит вас такое место работы, Глебушкин?

Алёна Адамовна глядела с тайною тревогою.

Савелий просиял:

– Более чем! Спасибо!

Лик у него при этом сделался таким счастливым и одухотворенным, что генеральша рассмеялась своим переливчатым серебристым смехом:

– Я вас оставлю. Не стану мешать. Скоро вам принесут чай и что-нибудь перекусить. Время обеда.

Возражений Глебушкина она слушать не стала и ушла, покачав головою.

Глебушкин уселся на стул, восхищенно оглядывая полки, вдохнул вкусный для него запах книг и принялся за работу.

Примерно через час явился тот самый комнатный мальчишка, неся ему чай и сдобную булку с маслом. Глебушкин засмущался, а парень, сунув нос в лист бумаги и восхитившись ровным красивым почерком Савелия сказал:

– Барыня приказали, чтобы вы все съели, без остатка, иначе они гневаться станут и Демьян Устинычу пожалуются.

– Это для чего же жаловаться? – Савелий отломил половину булки и протянул своему юному собеседнику со словами:

– Мне такой булки одному много. Помогай давай!

– Э, нет, господин хороший! Мне за такое попадёт! Барыня сказали, чтоб я подле вас не крутился и разговорами вам не мешал.

– Вот и я говорю, чтоб ты не мешал мне, а помогал. Ежели ты поможешь, никто тогда гневаться не станет на тебя…

Савелий жизнерадостно улыбнулся, откусывая порядочный кусок от своей половины булки. Она была ещё тёплой, и он подозревал, что только что принесена из булошной Земляникина.