– Га-га-га, – было ему отвечено дружным, многоголосым гоготом, подхваченным почти сотней разбойничьих глоток.

– Тогда сотвори что-нибудь с той удивительной штучкой, – так же внезапно, как вроде бы показал довольство, сделался Уойн невероятно озлобленным, – чтобы она снова показала мне несговорчивого родителя – вдруг захотелось передать ему ряд интересных условий… Глядите, ребятушки, – необычайно ласково обратился он к преданным спутникам, повысив голос почти до громогласного крика, – как можно не гоняясь за кораблями, через расстояние передавать властям наболевшие, выстраданные нами, проблемы! Давай уже действуй, – переключился пират на современного офицера, понизив голос до зловещего полушепота, – не видишь, моя команда полна ожиданий и скорой, и обильной наживы?

– Я пробую, но у меня ничего не выходит, – больше обычного затрясся легкомысленный отпрыск, – абонент недоступен, а это означает одно их двух: либо мы вышли из зоны покрытия сигналом, либо мой отец, попросту говоря, нас «игнорит» умышленно.

Полностью оправдывая жуткое прозвище, Бешеный Фрэнк сдвинул к переносице дугообразные брови, выпятил вперед темно-синие губы и, злобно заводив желваками, придал и без того отвратительной физиономии выражение, способное повергнуть в сверхъестественный трепет не только какого-то «папенькиного сыночка», но и любого отважного человека, прошедшего в насыщенной жизни ни через одно тяжелое испытание; он хотел что-то злобно выкрикнуть, но не успел, так как неожиданно вернулись двое посыльных, посланных в механический отдел корабля и посчитавших, что добытые ими серьёзные сведения намного важнее того обстоятельства, каким озадачился их разгневанный предводитель.

– Капитан… сэр, – провозгласил за обоих Скупой, приняв выражение в чем-то виноватое, а где-то, напротив, чутка нагловатое, – тот человек, который заставляет «посудину» двигаться, заперся у себя в отсеке и никого не пускает. Не сомневайтесь, мы отчаянно пробовали пробиться; но дверь у него настолько прочная, что, уверен, выдержит даже залп средней пушки; да и… нам еще кажется – он там скрывается не один.

– У, дьявол меня разбери! – наполнив голос ужасавшими интонациями, зло зарычал разбойничий капитан, поднимая вверх саблю, словно бы собираясь отправить команду, заскучавшую в непринуждённом безделье, на незапланированный, но отчаянный приступ. – Да кем они себя возомнили, бессмертными что ли?! Десять человек за мной, – сурово приказывал он в дальнейший момент, сам в тот же миг устремляясь к металлической двери, ведущей во внутреннюю часть военного корабля, – остальные остаются стеречь захваченных пленников!.. И смотрите за ними внимательнее: они явно способны на какие-нибудь нежданные провокации и – протащить меня под килем, если я окажусь неправ! – внезапные хитрости.

Забрав с собой двух незадачливых курьеров, неудачливых и вернувшихся с неприятными новостями, а до полной «кучи» еще восьмерых отпетых головорезов, вооруженных, как и положено, абордажными саблями и однозарядными пистолетами, Уойн, помахивая остроконечным клинком, устремился на нижние палубы, чтобы самолично призвать наглецов, посмевших ему противиться, к безжалостному, прямому ответу. Наивный! Он думал, что, как и обычно, сможет напугать кого-то одним лишь грозным, невероятно убедительным, видом; однако в сложившейся ситуации оказалось не все так просто, как ему бы хотелось, и отчаянного пирата остановила прочная, железная дверь, в действительности способная выдержать воздействие более мощное, нежели необузданный нрав разгневанного, лихого разбойника. Главарь свободного братства хотя и оправдывал буйное прозвище, яростно брызгая на окружающих «пахнущими» слюнями, но, оказавшись перед стальной преградой, все-таки понял, что в создавшемся положение крепкое укрепление, как ни старайся, в конце концов так и останется ему не по силам. Меж тем он не собирался, не испробовав все возможности, отказываться от намеченных планов; говоря иначе, он приблизил свирепую рожу, вонявшую «колониальными нечистотами», почти вплотную к пуленепробиваемому иллюминатору и гневным голосом прорычал: