– Министру докладывать будем? – поинтересовался вице-адмирал Насреддин Смол, так же, как и его руководитель, одетый по форме. – Ведь все-таки чрезвычайность ситуации…

– А кто, собственно, он такой, – резким окриком не дал ему договорить более высокопоставленный офицер, – что мы должны ставить его в курс наших военных планов?! – прозвучал недвусмысленный намек на то существенное условие, что верховная должность в Америке достается гражданским. – Пусть занимается хозяйственный деятельностью, да и тем более, оставаясь в блаженном неведении, он спать будет намного спокойнее, как, впрочем, и сам Президент, – озвучил главнокомандующий жесткую, крайне устойчивую, позицию и вперил гневный взгляд в подчиненного, словно бы тот был не один из его ближайших соратников, без долгих раздумий готовый ради командира на всё, в том числе и на предательство государственных интересов, а заодно и на любое превышение должностных полномочий.

Да, действительно, как и все остальные, собравшиеся в том просторном, деловом кабинете (где из офисной мебели присутствовали массивный стол, предназначенный для проведения совещаний, огромный телевизионный экран, бывший в плазменном исполнении, тридцать штук металлических стульев, на сидениях проложенных поролоном), Смол давно уже попал под непререкаемое влияние адмирала Липкена и не имел никакого другого варианта, как согласиться со всем, что ему оным предписывалось. Когда-то, очень давно, настырный и волевой мужчина, родословной уходивший к арабским (а возможно, и берберским?) корням, успел в молодую бытность поучаствовать в афганском конфликте, где проявил себя бойцом отважным и смелым; однако, достигнув высокого положения и пятидесятисемилетнего возраста, стал более расчетливым, податливым и практически не обладавшим собственным мнением. Подвластный мужчина давно поседел, оброс возрастным жирком и (если бы не морское обмундирование) представлялся бы простым обывателем, полностью удовлетворенным заработанным положением, готовым (как говорят пираты) в любой момент спуститься на берег; о похожих намерениях лучше всего иного свидетельствовало умиротворенное лицо, казавшееся круглым и не в меру упитанным, – на нём можно выделить чрезвычайно карие, давно потухшие, «поросячьи» глаза, масляный, потный, нос и пухлые, мясистые губы; круглая голова давно облысела, и теперь представлялась гладкой, поблескивавшей выделяемой влагой, и отличалась плотно прижатыми небольшими ушами.

– Так как же, мистер вице-адмирал, – на этот раз Джеральдин обращался лично к нему, словно бы не обращая внимание на остальных троих контр-адмиралов, – мы с вами, – имел он в виду уже и других членов собрания, – дальше поступим?

В сложившейся ситуации подчиненному офицеру не оставалось ничего более или менее верного, как совершенно спокойно ответить:

– Необходимо узнать, какие у террористов требования, а в последующем действовать соответственно их запросам, если они – подчеркну! – окажутся соразмерны нашим возможностям. Ну, а там, собственно, уже и задумываться: стоит ли ставить в курс вышестоящее руководство? – Сказал он вроде бы и не о чём, размыто, но в то же время доходчиво.

– Вот именно это я и хотел сейчас слышать, – удовлетворенно кивнул высокопоставленный командир, а в следующее мгновение обратился к остальным, присутствовавшим на собрании, лицам, пытаясь заручиться их немедленным одобрением: – Все ли разделяют наше с заместителем мнение? – последовал тройной согласный кивок. – Тогда мы – я и Насреддин – берем с собой четыре эсминца – полагаю, что хватит? – и следуем выручать наше судно, – а чуть тише, предназначая неофициальную фразу лишь для себя, – и в том числе моего неразумного сына. Оставшиеся члены собрания будут прикрывать наши тылы на месте, а заодно и координировать конкретные действия! – Сказал он в качестве бесспорного заключения.