– Простите, сэр, – более пожилой пират виновато поежился, но в то же самое время не утратил присутствия духа, а рапортовался, лишь слегка допуская дрожащие интонации: – Его «помочиться» приспичило – вот мы, собственно, и посчитали естественное желание оправданным и разрешили ему по дороге оправиться – не нюхать же его вонь по дороге?

– Ладно, шут с вами, – согласился грозный главарь с вроде бы вольностью, с другой стороны, полноправной предусмотрительностью (что не говори, в сущности, человеком он был хотя и жестоким, но вполне справедливым), – тащите его сюда!

Последнее утверждение относилось по большей части к самому лейтенанту Липкену, потому как, для того чтобы преодолеть расстояние, отделяющее его от двери, молодому человеку необходимо было преодолеть всего лишь пару шагов – он послушно их той же секундой и сделал, едва только поступило распоряжение грозного и страшного капитана.

– Давай, – согласился старик, говоря уже более дружелюбным голосом; он явно начинал испытывать к необузданному повесе если и не симпатию, то вынужденную необходимость в его непременном присутствии, – поговори со своим человеком и убеди его запустить меня внутрь. Клянусь! Ежели он будет благоразумен, я ему пока ничего не сделаю – до первого серьезного нарушения, как и везде.

Кивнув, чтобы было понятно, что он всё отчётливо понял, Джеймс приблизил голову к смотровому иллюминатору, дабы его было видно, и громко, командным голосом, крикнул:

– Мистер Нельсон, с Вами говорит помощник капитана Липкен. Довожу до Вашего сведения, что командер Вильямс погиб, а значит, я исполняю на судне обязанность старшего, в связи с чем приказываю Вам, Теодор, немедленно разблокировать дверь и впустить меня внутрь – Вашей жизни в настоящем случае ничего угрожать не будет.

– Извините, сэр… со всем уважением, – приблизился механик к пуленепробиваемому стеклу с другой стороны, на миг отобразившись на мужественном лице печатью сомнения; но тут же, отогнав ее прочь, обрел привычное выражение непоколебимой уверенности: – Вы же сами знаете правила: «новое, секретное, судно ни в коем случае не должно попасть в руки ни к какому врагу». Уверен, ваш отец, адмирал Липкен, меня полностью в столь сложном вопросе поддержит.

– А как же корабельный устав? – продолжал молодой человек настаивать, не столько переживая за личную безопасность (он понял, что с современными знаниями и влиятельными возможностями отпетым разбойникам пока выгоден), сколько упиваясь враз приобретенной неограниченной властью. – Что он предписывает делать и в подобных, и похожих им случаях? Вспомни: «…при возникновении экстренной ситуации вся ответственность за принятие последующих решений ложится целиком на капитана либо лицо, его замещающее; команде же следует неукоснительно исполнять его приказания, какими бы необдуманными они не казались…». Так что, Нельсон, ты мне ответишь: согласен ты действовать соответственно существующим правилам или позволишь со следующей минуты считать тебя военным преступником?

– Еще раз простите, сэр, – отвечал пожилой мужчина настолько решительно, насколько не ни секундой сомневался в исключительной правоте принятого решения, – но, если вы помните, я сотрудник вольнонаемный, а значит, не могу нести ответственность по военному положению; следовательно, я останусь при сложившемся мнении. Разубедить же меня?.. Хм, если кто и сможет, то единственный человек на всем белом свете – главнокомандующий американскими военно-морскими силами.

– Нельсон, ты с ума, что ли, сошел?! – теряя терпение, прикрикнул на него молодой лейтенант, как оказалось, не отличавшийся моральными устоями и патриотическими приверженностями. – Немедленно открывай! Я тебе просто приказываю так сейчас поступить, а иначе я лично буду судить тебя по законам военного времени и расстреляю без трибунала и следствия.