– Ваше величество, дозвольте войти?

– Входи, Иван, – между делом дал позволение Петр.

Иван, сохраняя полную серьезность, приблизился к великой княжне Наталье.

– Ваше высочество, государь император наш повелел мне от его имени поднести вам в подарок девять тысяч червонцев, – официально и торжественно без тени иронии или шутки произнес он, хлопнул в ладоши, и лакеи внесли явно увесистый узел. – Куда изволите приказать их положить?

За сестру ответил Петр:

– Пусть доставят к великой княжне в её покои.

Лакеи вышли, и только тут Наталья отмерла:

– Ах, Петруша, вот спасибо, так спасибо.

– Я рад, зело рад, Наташенька, что ты довольна. Как оденемся на маскарад? Давайте договоримся! – побыстрей перевел разговор Петр, ему не хотелось заставлять сестру изливаться в благодарностях, да и неловко было их выслушивать.

– Тебе, государь, мы предлагаем быть Аполлоном. Ивану – Марсом… – начала докладывать Елизавета.

– Наташеньке Минервой, – подхватил Петр. – Ты согласна, Наташенька?

– Если на то твоя воля, я перечить на стану, – отозвалась она.

– Быть тебе Минервой! Ты как есть Минерва, милая моя Минерва! А ты, Лиза?

– А я не скажу, кем я буду, – секрет.

– А княжнам Меншиковым, кем быть? – интересовался император.

– Ой, да ну их, пусть, кем хотят, – проговорила Елизавета.

– Любопытно, как оденется моя невеста? Напрасно, если богиней. На таких богинь древние молиться не стали бы.

– Петруша, мы тебе тут все написали, посмотри на досуге, если одобришь, отдай в исполнение. Наташенька, нам пора бы домой отправляться, готовиться надо! – заторопилась тетушка.

– Да, Петруша, мы пойдем, пожалуй. До свидания. Какой ты у нас молодец! – целуя брата, сказала Наталья.

– Лиза, и тебя дай поцеловать. – переводя взгляд на то место, где стояла Елизавета, сказал Петр, но та была уже в дверях и бурно посылала ему воздушные поцелуи, а, когда он двинулся к ней, быстро скрылась.

Меншикову давно было ни по себе. Он не мог доискаться причины, но его ничто не радовало, ничто не вдохновляло, делал только, что необходимо и—то заставлял себя из—под палки. Он снова и снова перебирал в голове события, людей, ситуации, разговоры в надежде найти, что же его расстраивает. Однако, все было не только, и не просто в порядке, а лучше не придумаешь. Да, были моменты, которые чуть тревожили, но они и в сравнение не шли переплетами, в которых ему приходилось бывать! И ни разу не падал духом. А тут, считай, триумфатор, – и пожалуйста, – упадок сил и настроения.

«Так, придется выправить и мелочи, начнем по порядку. С Петрушей я разобрался, он остался доволен, надо будет ещё его побаловать, умиротворить, подыграть малышу и знаю, как. Положим на ум и успокоимся, – рассуждал мысленно светлейший. – Теперь Остерман, стал он мне что—то подозрителен, боюсь, зря я на него так полагаюсь, считаю своим ставленником при императоре, противовесом Долгоруким. Кое—какие детали наводят на мысль, что он двурушничает и давненько. Сие тоже легко поправимо. Даже если ошибаюсь, не беда, надо немного его заблокировать, до выяснения обстоятельств. Есть. Дальше. Долгорукие. Федор Долгорукий. Ох, уж мне Долгорукие эти! Постоянно с ними возня! Не нравятся мне гляделки Федора с Марией! Откуда что взялось? А женушка моя, Даря—то что? Покрывает их, что ли? Господи помилуй, что только в голову не придет! Незамысловатое, однако, дело, пойду—ка я к ней, и разберемся.»

Меншиков направился на половину жены. Не хотелось ему заниматься пустяками. И на самом деле он знал, к чему ему по—настоящему тянуло. Ему мечталось поскорей поехать в свой Ораниенбаум заканчивать дом и церковь, погрузиться в стройку полностью, с душой, выписать певчих, подобрать священника, сам не знал, почему, но страшно его влекло туда.