Существует интригующая версия, тоже немного напоминающая местное предание. Будто бы в годы Второй мировой войны Гитлер получил от сотрудников Ананербе (общества «Наследие предков») донесение о существовании легендарного Агрикова меча. А те, в свою очередь, вроде бы узнали об этом из русской летописи. Но вполне вероятно, что просто могли прочитать в «Повести о Петре и Февронии», – почему бы и нет? Ведь каких только парадоксов не бывает. Но как бы то ни было, а помешанного на оккультизме Гитлера очень возбудило сообщение, что меч, который когда-то будто бы принадлежал муромскому князю Давиду Юрьевичу (Петру) цел и невредим и находится то ли в Рязанской, то ли в Муромской земле. Ведь, согласно легенде, тот, кто будет владеть этим мечом, станет непобедимым. В общем, одержимый бесовской страстью, лидер Третьего рейха отрядил в СССР тайную экспедицию на поиски чудотворного меча. Правда, немецкие агенты очень скоро угодили в лапы НКВД, и их следы затерялись… Как, впрочем, и сам меч.
Но вопрос остался. Действительно, куда же он подевался после того, как Петр убил им змея? А.М. Ремизов высказал весьма сомнительное во всех смыслах предположение – без иронии тут не обошлось, – что древний меч после той битвы со змеем рассыпался в прах. У Ермолая-Еразма об этом нет ни слова, в известных летописях – тем более. Да обладай Петр тем мечом, может, не потеряла бы Русь своих лучших воинов в битве на Калке за пять лет до кончины самого муромского князя! По крайней мере, этот меч где-нибудь, когда-нибудь, да проявил бы себя в дальнейшей истории. Ан нет… Вдруг дело в другом? А в том, что если не меч это вовсе был – а крест. Тогда что ж выходит? Русь, не сумевшая сохранить до конца верность кресту, лишилась своей непобедимой силы, открывшись беде, грядущей с Востока.
Змеиная кровь
На Руси и после принятия христианства еще долго поклонялись стихийным языческим божествам. Во времена муромских князей Павла и Петра (Владимира и Давида) еще не стерлись в памяти народной рассказы о легендарном князе Всеславе Брячиславиче Полоцком, которого современники считали чародеем и оборотнем. В «Слове о полку Игореве», например, о князе Всеславе говорится, что он «людям судил, князьям грады рядил, а сам в ночь волком рыскал, великому Хорсу (богу) волком путь перерыскивал». Кстати, сам князь Игорь Северский и его жена Ярославна, знакомые всем по «Слову», были современниками героев «Повести о Петре и Февронии». Так вот, Ярославна, насколько мне не изменяет память, получив весть о пленении мужа, стенает и плачет, обращаясь не к Богу, а к силам стихий, например, к Днепру Словутичу, – чем не язычество?
Вроде бы все это объяснимо: христианство в те времена на Руси только-только на ноги вставало, а народ много веков до него жил по законам предков. И для мужика просто так взять и поменять одну веру на другую оказалось делом не совсем простым – генетическая память, знаете ли, сопротивлялась. А может, и бесы противились. В качестве примера можно привести фразу летописца, осуждавшего быт его современников: «...словом нарицающеся хрестьяни, а поганьскы живуще».
Частенько так называемые христиане придерживались старых обычаев, не осознавая их языческого значения. То устраивали трапезы рожаницам – покровительницам продолжения рода, то в случае болезни, особенно детей, обращались к волхвам, воспринимая их как знахарей и врачей. Но самое примечательное – люди не спешили отказывать себе в чувственных удовольствиях. Например, в записках Кирика – доместика Антониева монастыря в Новгороде, жившего в первой половине ХII века, упоминаются люди, которые держали у себя тайно и явно наложниц. В общем, жизнь наших предков в массе своей была весьма далека от канонов христианской морали: народ погряз в распутстве, и даже многие из власть имущих, призванных подавать пример, в быту придерживались двойных стандартов. Идеалы христианской семьи и добродетели буквально нуждались в спасении.