Со временем образ змея приобрел более конкретные очертания: он – блудный бес и уже не отец-родоначальник, а враг. С появлением единобожия змей-отец как носитель первородного начала уходит в тень и его место занимает змей-искуситель, символ первородного греха: именно он искушает жену былинного князя Владимира, жену Добрыни Никитича, держит в плену Марью Дивовну и всячески досаждает мужьям через их жен.

Врага рода человеческого побеждают былинные богатыри – Илья Муромец, Добрыня Никитич, Алеша Попович, Микула Селянинович… Последнему даже удается «припахать» змея, причем в прямом смысле этого слова: богатырь впрягает его в плуг и межует земли. Нет, он словно не землю разделяет, а мировоззрение, весь род людской: по одну сторону – язычники и змеепоклонники, а по другую – верующие в Бога в Троице Единого. В этом ряду змееборцев стоит и муромский князь Петр.

Надо сказать, что образ змея, как в русском поэтическом творчестве, так и в «Повести о Петре и Февронии», весьма мало напоминает драконов агиографической западной литературы. Он, как писал исследователь народного творчества А.А. Шайкин, «низведен до роли любовника, никому не желает смерти и никого не похищает».

Ой, так ли это? С точки зрения языческой – все нормально, все так. Ну а с христианской – с точностью до наоборот. Для христиан брак – таинство, освященное церковью. Венчаясь, двое становятся одной плотью. Что же касается третьего, то это Бог, освящающий брак. Но никак не змей, совращающий на грех. Причем в этом случае оружие греха направлено уже не против одного лишь мужа. Теперь речь может идти о самом Боге и о двух бессмертных душах – жены, впавшей в грех, и мужа – ее единой плоти.

В повести Ермолая-Еразма конкретно сказано, что не чай пить змей прилетал к жене князя Петра, а на блуд: «… диавол всели неприазненнаго летящаго змиа к жене князя того на блуд. И являшеся еи своими мечты яко же бяше и естеством, приходящим же людем являшеся, яко же князь сам седяше з женою своею».

Вероятно, для автора было важно показать, что Павлова жена поведением своим уподобляется Еве, впавшей в первородный грех, чтобы в дальнейшем противопоставить одну женщину другой – падкую на грех благочестивой и мудрой, одну семью другой – несчастливую Павлову гармоничной Петровой, одно мировоззрение другому – нестойкое в вере, полуязыческое, христианскому. И неважно, о каком именно змее идет речь – о незримом искусителе или же о существе из плоти и крови, но суть одна – он враг, явившийся на готовую почву, по несчастные души. В любом случае это повод считать, что в семье Павла дела шли неважно.

«...Жены, повинуйтесь своим мужьям, чтобы те из них, которые не покоряются слову, житием жен своих без слова приобретаемы были, когда увидят ваше чистое, богобоязненное житие. Да будет украшением вашим не внешнее плетение волос, не золотые уборы или нарядность в одежде, но сокровенный сердца человек в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа, что драгоценно пред Богом» (1 Петр. 3, 1 4).Апостол Петр определил идеал женщины в христианском понимании.

Но не такова Павлова жена. Она слишком земная женщина. И потому она уязвима. Князь – из дома, а она – в уныние и тоску. Многим из нас легко понять ее чувства. Скучно ведь вот так день за днем сидеть, косу заплетать и в слюдяное окошко поглядывать, когда там мил-друг из похода или еще с какого иного чисто мужского мероприятия воротится. Ну, бес – тут как тут… А блудные мысли одинаково греховны, что и дела. Самобытный русский писатель А.М. Ремизов (1877—1957) в своей повести «Петр и Феврония Муромские» – несколько вольной версии – метко это состояние подметил: «...огненный змей, известно, прилетает ко вдовам, но к мужней жене не слыхать было… Огненный змей летит на тоску».