Рыцарь двинул коня вперед. Лия вскрикнула, отпрянув назад, натыкаясь на других крестьян. Те молча расступились, боясь оказаться на пути. Отчаяние исказило ее лицо.

«Нет! Пожалуйста, господин! Я… я не могу!» – залепетала она, падая на колени в грязь. «У меня семья! Отец больной!»

Артур засмеялся. Звук был звонким, как бренчание колокольчика, и ледяным. «Какая трогательная забота о скотине!» – воскликнул он с фальшивым умилением. «Ты – собственность моего отца. Как и твой больной папаша. Значит, и моя. Я распоряжаюсь, как хочу. Бери ее!»

Рыцарь спрыгнул с коня и шагнул к Лии. Она попыталась отползти, но он схватил ее за руку, грубо, как мешок. Лия закричала, забилась.

Алексей почувствовал, как кровь ударила в виски. Картина вчерашнего дня – избитый старик – наложилась на происходящее. Та же беспомощность. Та же жестокость. Та же система. Его тело напряглось само по себе. Он сделал шаг вперед.

Рядом с ним Марк схватил его за запястье с такой силой, что кости хрустнули.

«Сиди!» – прошипел он, и в его шепоте был смертельный ужас. «Сиди, или убьют! Убьют всех!»

Алексей посмотрел на отца. В глазах Марка не было ничего, кроме животного страха. Ни капли возмущения. Ни искры сопротивления. Только примитивная жажда выжить любой ценой. Он посмотрел на других крестьян. Глаза опущены. Лица каменные. Никто. Никто не двинется.

Лия отчаянно вырывалась, но рыцарь, смеясь, легко поднял ее и перекинул через седло своего коня, как тушку животного. Ее крики, полные ужаса и бессилия, резали воздух.

«Отлично!» – весело сказал Артур. «Хоть какое-то развлечение. Поехали!» Он круто развернул коня и, не глядя больше на поле, галопом помчался к усадьбе. Рыцари последовали за ним. Вихрь пыли накрыл крестьян.

Борис вытер пот со лба и обернулся к полю. Его лицо снова стало злобным.

«Чего раззевались, сволочи? Работать! Быстро! И чтоб никаких разговоров! Кто слово пикнет – в карцер!»

Крестьяне молча вернулись к грядкам. Лии не было. Ее пустое место зияло, как свежая рана. Никто не проронил ни слова. Ни слезы. Только согнутые спины и руки, снова тянущиеся к сорнякам. Система работала. Жернова перемалывали еще одну жизнь. Бесшумно. Эффективно.

Алексей стоял, как вкопанный, глядя в ту сторону, где исчезли всадники. Его тело дрожало. Не от страха. От ярости. Чистой, неразбавленной, безумной ярости. Она пылала в груди, сжигая боль от ран, голод, унижение. Он смотрел на спину Марка, согнувшуюся над грядкой. На Бориса, самодовольно рассевшегося на своей кляче. На замок барона, темнеющий вдалеке на холме – символ власти и безнаказанности.

Правила. Правила, по которым Лия – игрушка. По которой он – грязь. По которым его брат мертв. По которым старик избит. По которым все молчат.

Он сжал кулаки так, что ногти впились в ладони. Кровь выступила и смешалась с грязью. Тот самый мизерный дар, искра тепла в ладонях, попытался было вспыхнуть в ответ на ярость, но тут же погас, задавленный грузом реальности. Бесполезный.

Но ярость не гасла. Она кристаллизовалась внутри, твердая и холодная, как лезвие. Алексей медленно опустился на колени в грязь. Он взял в руки сорняк с острыми листьями. Он смотрел на него, а видел лицо Артура. Высокомерное. Жестокое. Безнаказанное.

Он сжал сорняк в кулаке. Острые листья впились в кожу. Боль была ничто. Он разжал ладонь. Измятый, истекающий соком стебель упал в грязь. Алексей взял другой. И снова сжал. Сильнее.

Я не могу так жить. Мысль вернулась. Уже не шепот. Не клятва. Констатация факта. Я не буду.

Он поднял глаза и посмотрел на замок на холме. Утренний туман рассеялся. Каменные стены четко вырисовывались на фоне серого неба. Неприступные. Враждебные. Дом его врагов.