Борис уже орал у поля. Его жирная фигура на тощей кляче маячила на фоне серого неба. Он что-то кричал про ленивых тварей и скорый сбор урожая. Увидев Алексея, идущего, согнувшись, опираясь на отца, управитель злобно фыркнул.

«А, живодер! Ну что, одумался? Знаешь теперь, где твое место? В грязи! И чтоб сегодня работал как все! Никаких поблажек! Первый на полотье – последний с поля! Понял, отродье?»

Алексей молча кивнул, уставившись в землю у своих босых ног. Грязь. Всегда грязь. Она въелась в кожу, под ногти, в поры. Она была его миром. Гнев кипел внутри, но он сжал кулаки до боли в костяшках и проглотил его снова. Не сейчас. Не могу сейчас.

Работа. Бесконечная, монотонная, убивающая душу. Полотье. Стоять на коленях в холодной, липкой земле, вырывая сорняки с бесконечных грядок. Каждое движение, каждый наклон – стреляющая боль в спине. Солнце, скрывшееся за тучами, все равно давило тяжестью влажного воздуха. Пот смешивался с грязью на лице, стекал по спине, разъедая раны. Жажда становилась невыносимой, но до колодца было далеко, и пить разрешалось лишь в короткий полуденный перерыв.

Он работал, механически выдергивая сорняки, пытаясь отключить сознание. Но мысли лезли в голову, грызучие и черные. Как сюда попал? Почему? За что? Обрывки прошлой жизни – свет, тепло, чистота, свобода выбора – казались сном. Слишком ярким, чтобы быть правдой. А эта боль, эта вонь, эта грязь – вот она, реальность. Невыносимая, но единственная. Система. Слово из прошлого, из учебников истории, обрело здесь плоть и кровь, плеть и голод. Жернова, перемалывающие людей в пыль. И он – одна из песчинок.

Рядом с ним, чуть впереди, работала девушка. Он видел ее мельком вчера, в толпе. Лия. Ее движения были быстрыми, точными, но в них чувствовалась та же изнуряющая усталость, что и у всех. Темные волосы, выбившиеся из-под грязного платка, тонкая шея, напряженная спина под рваной одеждой. Она не оглядывалась, сосредоточенная на работе.

Вдруг она резко вскрикнула и отдернула руку. Порезалась о скрытый в земле острый камень или осколок. Темная кровь выступила на грязном пальце. Она судорожно прижала ранку к юбке, лицо исказила гримаса боли.

Инстинктивно, еще не осознавая, Алексей протянул свою тряпку – жалкий клочок, который он использовал, чтобы вытирать пот.

«Держи,» – прохрипел он.

Лия вздрогнула, как пойманный зайчонок, и резко подняла на него глаза. Большие, темные глаза, полные страха и… удивления. Она оглянулась на Бориса, который был далеко, потом снова на Алексея. Страх в ее взгляде боролся с недоверием.

«Зачем?» – прошептала она, не беря тряпку. «Тебя и так… из-за вчерашнего…»

«Все равно уже избили,» – усмехнулся Алексей горько. «А кровь остановить надо. Земля грязная.»

Она колебалась еще мгновение, потом быстрым движением схватила тряпку и прижала к порезу. Кровь сразу пропитала грязную ткань.

«Спасибо,» – пробормотала она, опустив глаза. «Но… не надо больше. Не высовывайся. Себе дороже. И… другим.» Она кивнула в сторону других крестьян, которые украдкой наблюдали за ними.

«Потому что я – грязь?» – спросил Алексей, и в его голосе прозвучала горечь, которую он не смог сдержать.

Лия взглянула на него снова. В ее глазах мелькнуло что-то сложное – не осуждение, а скорее… понимание? Жестокое понимание правил игры.

«Потому что правила такие,» – тихо сказала она. «Нарушаешь – бьют. Выискивают. Убивают. Как твоего брата Якова.» Она замолчала, снова уткнувшись в грядку, как будто не произносила этих страшных слов. «Лучше молчи. Работай. Молись Тьме, чтобы пронесло.»

Якова… Имя брата, которого забрали в солдаты. Убит. Скорее всего, убит. Алексей почувствовал новый виток ненависти, холодной и острой. Правила. Правила, написанные кровью и поддерживаемые страхом. Правила, по которым его жизнь, жизнь Лии, жизнь старика – ничего не стоили.