Первые метры после порога «Тайного Улья» были травянистой тундрой: мокрая, по пояс высокая трава – осока, мятлик, иван-чай с бархатными листьями. Она щекотала голые лодыжки, цеплялась за манжеты походных штанов "Red Fox Trekker" колючими репейниками-невидимками, оставляя на ткани мелкие крючочки. Холод росы, ледяной и резкий, как иглы, просачивался сквозь ткань носков, заставляя пальцы ног рефлекторно сжиматься, искать утраченное тепло и сухость высокотехнологичных кроссовок. «Как в детстве на бабушкиной даче под Гатчиной, когда бегала босиком по лугу после грозы, а она кричала с крыльца: "Танюшка, простудишься!"» – пронеслось эхом где-то в глубине сознания. Но ностальгической сладости не было. Было остро, мокро, некомфортно, реально. Я шла медленно, намеренно замедляя шаг, чувствуя, как кожа ступней, отвыкшая от всего, кроме искусственных материалов и гладких поверхностей, жадно запоминает этот холодный восторг и колючее сопротивление. Каждая травинка оставляла свой микрослед в памяти тела, каждая капля росы – ледяной поцелуй. Своды стоп, привыкшие к поддержке, учились чувствовать неровности, провалы, упругость земли без посредников. Это был первый урок новой навигации.

Потом тропа нырнула под сень вековых сосен, в зону хвойного ковра. Густой, по щиколотку, слой прошлогодней хвои – рыжей, медной, местами уже сереющей от времени. Он был упругим, как старый ватный матрас в бабушкиной мансарде, и пахнул густо, сладко-терпко – белыми грибами, временем, теплом тихого гниения, жизнью, переходящей в почву. Здесь было суше, мягче, тише. Воздух звенел безмолвием, нарушаемым лишь редким стуком дятла где-то в вышине. Но не безопаснее!

Я шла осторожнее, прислушиваясь к ногам, как к чувствительным сейсмографам.

И вот, после резкого поворота за скалой, поросшей седым лишайником и цепким можжевельником, открылся Он. Енисей. Не плоская картинка с экрана смартфона. Не красивый фон для инстаграмного селфи с фильтром «Сибирская Свежесть». Могучий. Холодный. Вечный. Широкий, как море в этом месте, он катил серо-стальные, тяжелые волны, окаймленные белой, клокочущей пеной. Воздух здесь был совсем другим – влажным, тяжелым, солоноватым, звенящим от пронзительных, тоскливых криков чаек, ныряющих за рыбой. Гул реки, низкий и мощный, вибрировал в костях, заполнял все пространство, заглушая мысли. Тропа, петляя меж последних сосен, вывела на широкий песчаный пляж. Песок, который я вчера видела лишь горсточкой у порога «Тайного Улья», теперь расстилался на сотни метров – серовато-желтый, мелкий, промытый и утрамбованный недавним прибоем, сверкающий мириадами влажных искр под набирающим силу утренним солнцем. Словно кто-то рассыпал алмазную крошку у ног исполина.

Именно здесь ступни взбунтовались окончательно.

Мокрые носки, набитые песком от «тундры» и хвойными иголками, превратились в ледяные, скрипящие оковы. Каждый шаг отдавался противным хлюпаньем, натирал, стягивал кожу, как мокрые ошметки грязной ткани. Тело, уставшее от дискомфорта, потребовало свободы. Я остановилась, оперлась ладонью о огромный, отполированный водой валун – его шершавость, испещренная древними царапинами льда и временем, мгновенно отпечаталась на коже, передавая вековую прохладу камня. И, не раздумывая, стала стягивать носки. Мокрый хлопок сопротивлялся, прилипая к коже, как вторая кожа, не желая отпускать. Холодный ветер с Енисея, не встречая преграды, мгновенно обжег босые лодыжки, щиколотки, икры. Мурашки побежали выше колена, к самой спине. И тогда…

…ступни 36-го размера впервые за долгие, долгие годы коснулись открытой земли. Не паркета офиса в «Москва-Сити», не скользкой плитки бассейна фитнес-клуба, не стелек умных кроссовок с памятью формы. Настоящей земли. Мокрого, плотного, липкого песка сибирской реки. Ощущение было шоковым. Не боль. Не холод. Не дискомфорт. Первозданная связь. Песок обнял подошвы – тяжелый, холодный, невероятно податливый и бесконечно правдивый. Он заполнял впадину свода, облеплял пятку, просачивался между пальцев, лаская каждую косточку, заполняя пустоту, созданную годами искусственных материалов. Я замерла, чувствуя, как волна мурашек бежит от ступней вверх по икрам, к коленям, заполняет живот, подкатывает к горлу. Не от холода – от чистого, животного восторга узнавания. От возвращения к чему-то древнему, забытому, но родному. «Так вот ты какой…» – прошептала я песку, делая первый осознанный, медленный шаг босиком. Песок скрипел, пел под ногами, отзываясь в костях чистым, немелодичным звуком свободы.