Храм Юйлу не был отмечен ни на одной карте. Скрытый за мшистыми склонами, полусгнившими мостами и вековыми корнями, он возвышался как забытый обелиск другим временам – временам, когда молитвы шептались не к небу, а к сердцу.

В тот вечер они пришли туда, и Мо Сянь замерла у порога.

– Здесь… я уже была, – прошептала она. – Но не в этой жизни.

Се Линь окинул взглядом резные колонны – на них были выбиты танцующие фигуры, женщины в пышных рукавах, волосы которых разлетались, как река. Среди них одна была с завязанными глазами. Се Линь задержал на ней взгляд.

– Ты уверена? – спросил он.

– Сердце помнит. Даже если разум не хочет.

Она шагнула внутрь, и тени, спавшие под потолком, шевельнулись. Запах ладана всё ещё витал в воздухе – нежный, почти уловимый, как воспоминание о прикосновении.

Мо Сянь коснулась стены. Пальцы нащупали выбитые иероглифы – стертые, но всё ещё дышащие. Она не знала, что значат эти знаки, но в груди защемило, будто каждый слог – это имя, которое она произносила тысячу раз.

Она прошла дальше, к внутреннему залу. Там стояло старое зеркало. Потускневшее, покрытое сетью трещин, словно ледяное окно в другой мир. И всё же, стоило ей приблизиться, как отражение начало двигаться – не так, как она двигалась, а как будто там жила другая она.

Жрица. В белоснежных одеждах, с усыпанными жемчугом рукавами, и покрытым знаком лба.

– Я… знала молитвы, – прошептала Мо Сянь. – Я вела обряды. Я стояла у алтаря, и цветы рассыпались под моими ногами. Пионы. Всегда пионы.

Голос дрогнул. Се Линь шагнул ближе. Но не произнёс ни слова. Зеркало вспыхнуло – едва заметно, как дыхание весны. Из глубины показалось другое лицо – не её, но похожее. Смотрело с укором. И рядом – мужчина, окутанный тенью.