Песнь павших пионов (落花歌) Сана Мидзуно

Река Ханьшуй спала под белым саваном. Снежные хлопья кружились в воздухе, будто забытые души, ищущие путь обратно к телу. Где-то вдалеке скрипел лёд – хрупкий, словно дыхание умирающей звезды. Он увидел её.

У подножия изогнутого моста, рядом с занесённой снегом повозкой, лежала девушка. Склонив голову, будто уснула в молитве, она была так недвижима, что казалась частью зимнего пейзажа. Лишь лёгкая дрожь ресниц подсказывала: жизнь ещё не ушла.

Се Линь опустился на колено. Его пальцы, тонкие и привычные к травам и клинкам, скользнули по её запястью.

– Пульс слабый. Сердце бьётся как у птицы, пойманной в ладони…

Он достал из-за пояса керамическую фляжку, влил несколько капель в её губы. Жидкость была горька – смесь из цветков хуаньцзин и сока чжэньму, хранящая тепло даже в леденящем тумане.

– Ты кто?.. – прошептал он, всматриваясь в черты.

Лицо было бледным, почти прозрачным, как лепесток, занесённый инеем. Чёрные волосы рассыпались по плечам, прикасаясь к снегу – и тот таял, как под огнём. Девушка зашевелилась. Губы чуть дрогнули.

– Где я?.. – голос был еле слышен, но звенел, как колокольчик из нефрита.

Се Линь не ответил сразу. Он смотрел на неё долго, слишком долго. Будто искал в этом лице отражение того, кого потерял. Будто знал её раньше.

– Ты на границе… между лесом и льдом, – наконец сказал он. – Здесь нет ни дорог, ни имен. Ты помнишь, как сюда попала?

Девушка медленно покачала головой.

– Имя?.. – Слово повисло в воздухе. – Я… не помню.

Се Линь отвёл взгляд. Он уже слышал такие слова. От тех, кто возвращался с порога смерти. От тех, кто больше не принадлежал ни этому миру, ни другому. Он встал, снял с себя плащ, набросил ей на плечи. Ткань легла, как крыло ночного ястреба.

– Тогда ты будешь Мо Сянь, – произнёс он тихо. – "Та, к которой невозможно приблизиться". Имя для той, кого с первого взгляда уже нельзя забыть.

Она посмотрела на него с благодарностью – или с тоской, что ещё не родилась. Ветер завыл. С неба посыпались лепестки инея.

А в глубине его души, где уже давно было только пепелище, вспыхнуло нечто слабое. Не слово. Не память. А чувство, что однажды уже держал её за руку… и отпустил. Ветер усилился. Над рекой завыл голодный дух зимы, и небо затянуло пепельными облаками. Се Линь вёл её через белую тишину, укрывая от ветра. Дорога терялась в сугробах, но ноги сами несли его – туда, где, быть может, их никто не найдёт.

Скоро показались покосившиеся ворота. На обветренной табличке под слоем снега едва читались иероглифы: «Юйлу» – Храм Нефритового Путника. Двери не скрипнули – только вздохнули, когда он открыл их.

Внутри царила тишина. Статуя древнего бессмертного стояла под слоем пыли, как забытый кумир, чьи молитвы больше никто не слушал. Се Линь разжёг в углу огонь, положил сухую траву и ломкие ветки. Свет коснулся её лица, и он снова почувствовал странную дрожь в груди.

– Мо Сянь, – сказал он, подавая ей чашу. – Пей. Это обогреет внутренние меридианы.

Она взяла чашу обеими руками. Кожа её пальцев была холодна, как шёлк, хранивший зиму.

– Ты странный человек, – тихо проговорила она. – Лекарь… без улыбки. Словно несёшь тяжесть, которую никто не видит.

Се Линь усмехнулся, но уголки губ не дрогнули.

– Иногда те, кто лечит, забывают, как выглядят улыбки.

– А ты кто ты на самом деле?

Он не ответил сразу. Взял ветку, пошевелил угли.

– Тот, кого некому вспоминать. Этого достаточно.

Мо Сянь опустила взгляд. Взгляд её блуждал по стенам, по затертой росписи: цветы пионов, падающие с небес в бездну. У подножия цветущего дерева стояла девушка в белом, и к ней тянулись чёрные тени.

– Мне знаком этот храм, – прошептала она. – Как будто я… уже стояла здесь.

Се Линь замер. Затем медленно поднялся, подошёл к ней.

– Ты уверена?

Она прикрыла глаза. Лицо её стало бледнее.

– Здесь пахнет… огнём. Водой. И… кровью?

В этот миг огонь в очаге треснул. Тень от статуи качнулась, будто в ней пробудилось что-то забытое. Се Линь крепко сжал кулак.

– Не смотри, – резко сказал он. – Это место хранит не только молитвы. Иногда даже тишина может быть проклятием.

Она открыла глаза. В них плескался страх. Или предчувствие.

– Ты… боишься?

Он отвернулся. Пальцы его дрожали.

– Я помню, как убивали тех, кто слишком много спрашивал. И как сами бессмертные теряли себя, вглядываясь в чужое прошлое. Твоя память – будто зеркало, покрытое инеем. Не торопись стирать его.

Мо Сянь долго молчала. Затем, почти шёпотом:

– А если я уже видела тебя… в другой жизни?

Он поднял глаза. На одно короткое мгновение в них вспыхнуло нечто – пламя, которого больше не должно было быть.

– Тогда… – голос его был низким, как гул над замёрзшей рекой, – тогда, может, именно я был тем, кто хотел, чтобы ты забыла.

Снаружи закружились снежные вихри. Падающие лепестки пионов на фреске словно зашевелились. А в храме, где даже духи боялись дышать, двое сидели рядом. Один – с раной, которую не исцелить. Другая – с душой, которую невозможно вспомнить.

Рассвет проник в храм сквозь рассечённую тьму. Снежинки, будто потерявшие дорогу, зависли в воздухе, кружа между трещинами в потолке. Где-то в глубине пустого святилища зашуршала мышь, и этот звук прозвучал так, словно просыпалась сама память.

Мо Сянь сидела у алтаря. Руки сложены в коленях, взгляд – на фигурку нефритовой феи, что покоилась на рассыпанной золе благовоний. Обветренная, со сколами, но всё ещё прекрасная. Такая же, как Мо Сянь, чья красота осталась, но имя… исчезло.

– Как тебя звали раньше? – спросил Се Линь, подходя тихо.

Она качнула головой.

– Нет даже отголоска. Как будто кто-то вырезал имя из моей памяти, как ножом по шёлку. Я помню, как пахнут цветы перед дождём. Помню вкус дыма на губах… но не своё отражение.

Он опустился рядом.

– Иногда, чтобы вспомнить, достаточно выбрать новое имя. Душа – как сосуд. Его можно наполнить снова.

– Но как выбрать, если ты не знаешь, кто ты?

Се Линь задумался. Он знал – выбор имени не просто жест, а вызов судьбе. В этом мире каждое имя несло печать звезды, под которой родился человек.

Он достал из-за пояса свиток. Раскатал. Там были записаны древние иероглифы – травы, рецепты, знаки времени.

– «莫羡»… – медленно произнёс он. – Та, к которой не приблизиться, но которой все восхищаются. Это имя носила одна жрица в древности. Её душа считалась разорванной, но воля была сильнее времени.

Мо Сянь повторила:

– Мо… Сянь…

Слова были как глоток забытой воды. Они легли на язык легко, будто она произносила их сотни раз.

– Мне… нравится. Звучит как лепесток, опавший, но ещё не коснувшийся земли.

Се Линь кивнул.

– Тогда пусть будет так. Мо Сянь.

Она посмотрела на него – с благодарностью, в которой было нечто большее. Как будто не он назвал её, а она позволила вспомнить что-то в себе – и в нём.

– А ты… как зовут тебя? – спросила она внезапно.

Он опустил глаза.

– Люди зовут меня Се Линь. Но это имя, данное в изгнании. Моё настоящее имя… давно сгорело вместе с моим домом.

Она не стала настаивать. Лишь улыбнулась.

– Тогда мы оба – бездомные тени с новыми именами.

За пределами храма медленно таял снег. Капли падали с ветвей, как слёзы. Где-то вдалеке, среди гор, едва слышно раздался крик журавля – голос, зовущий из прошлого.

Ночью храм словно исчез из мира. Ветра стихли. Снег на крыше обрел тяжесть, будто небеса сами навалились на землю. Лишь дыхание Мо Сянь нарушало тишину – неровное, будто она спорила с кем-то во сне.

Се Линь не спал. Сидел у входа, спиной к рассохшейся двери, прислушиваясь. Но вместо обычного дыхания услышал её шёпот.

– Лотос… не рви… лотос…

Он встал и подошёл. Лицо Мо Сянь подрагивало в сне, губы двигались беззвучно. А потом – дрожь, стон, и она резко распахнула глаза.

– Ты… – Она задышала часто, ища глазами что-то невидимое. – Там был… свет. И кровь.

Се Линь сел рядом.

– Это был сон?

– Я не уверена. Оно было слишком… живым. Я стояла у озера. Красные лепестки. А потом всё потемнело. Кто-то держал меня за руку… но его лицо исчезло, как будто вода его смыла.

Он ощутил, как холодный узел завязывается под рёбрами.

– Ты помнишь, что чувствовала?

– Тоску. Как будто я потеряла что-то бесценное… но не знаю что. И ещё… страх. От собственного отражения. – Она прижала ладони к груди. – Я увидела себя в воде, но… это была не я. Та, другая… улыбалась. А я – кричала.

Се Линь закрыл глаза. Его собственные сны последние ночи тоже были беспокойны. Один и тот же образ – чёрный лотос на крови, и девушка, чья спина исчезала в снегу.

«Мо Сянь… – подумал он. – Если это и вправду ты… тогда я уже однажды потерял тебя. Но, клянусь, не позволю этому повториться».

– Слушай, – мягко сказал он. – Сны – это не всегда правда. Иногда это просто отражения того, чего мы боимся.

Она посмотрела на него – внимательно, слишком внимательно для человека без памяти.

– А иногда… это то, что мы пытаемся забыть.

Он хотел ответить, но в этот момент снаружи раздался странный звук – словно ветер прошёлся по мёртвым свиткам. Лёгкий, едва уловимый, но исполненный тревоги.

Се Линь встал первым. Легким движением отбросил полог у двери, выглянул наружу. На белом снегу не было ни следа. Но в воздухе висело чувство приближения.

– Кто-то приближается, – тихо сказал он.