Песнь дороги Оанаро Эррэдт

Нет ничего лучше, как после сытного ужина лежать на мягкой траве у небольшого костра, смотреть, как над головой зажигаются звёзды, да слушать лес. Однако сейчас вечерние трели птиц и уханье сов нарушались треском ветвей, криками и прочими звуками приближающейся погони.

Шут с наслаждением зевнул, глядя на пламя, танцующее на ветках, и улыбнулся уголками губ. Он уже поужинал и находился в миролюбивом, точнее, расслаблено-ленивом состоянии духа.

Во-первых, в кои-то веки, искали не его. А во-вторых… Было просто лениво напрягаться из-за этой мелкой суеты. Он уже давно прислушивался к облаве, ещё пока готовил ужин, но к его лагерю погоня приблизилась только сейчас.

Точнее, добрался тот, кого гнали.

Человек в пёстрой одежде вывалился из кустов на небольшую полянку неожиданно для себя и упал на четвереньки, не в силах больше бежать. Дышал он так тяжело, что даже не обращал внимания на небольшой костерок в нескольких шагах перед собой. Лютня в руках недвусмысленно намекала на причину бегства. Один рукав щегольской курточки почти оторван, на втором красовалась прореха. Ещё на одежде явно недоставало пуговиц, а болтающаяся на животе рубаха надета впопыхах. Певец явно очень торопился покинуть то место, где находился.

«Повезло, что успел штаны натянуть да сапоги, а то бы так далеко не убежал», – лениво подумал Шут. – «Но хорошо бегает, опыт есть».

– Привет, – сказал он, садясь в густой траве.

– А?!

Запыхавшийся гость вскинул голову на его голос и попытался было вскочить, но тут же со стоном упал обратно на землю. Ноги его больше не держали. Бродячий певец был молод и недурён собой, как раз из тех, с кем женщины не откажутся провести весёлую ночку. Но сейчас на овальном лице не было ни кровинки, прежде наверняка уложенные, каштановые локоны мокрыми растрёпанными прядями прилипли ко лбу и щекам, а сам юноша смотрел на Шута затравленным взглядом карих глаз. Свой берет ночной гость или потерял в лесу, или оставил на месте преступления.

Зато лютню он сжал в руках мёртвой хваткой: даже косточки белели.

– Да ты садись, не бойся, – Шут приветливо улыбнулся гостю. – Они тебя не найдут.

– Откуда ты знаешь? – парнишка нервно оглядывался на кусты: звуки погони становились всё ближе. Лютню он по-прежнему не отпускал, и было заметно, как дрожат у него руки, да и ноги наверняка тоже.

Ещё бы, отсюда до города часа три пешим ходом, а парня гнали, как оленя на охоте.

– Как тебе сказать… – протянул Шут, незаметно искажая пространство вокруг места отдыха и пряча лагерь от преследователей. – Понимаешь, мне тут нравится. И я намерен здесь заночевать. Искать новое место мне лень. А спать, когда всё вокруг в кишках и крови, я не люблю.

– А? – понимания в карих глазах барда не добавилось. Он по-прежнему вздрагивал и косился на кусты вокруг, но усталость уже взяла своё.

Никуда он не уйдёт при всём желании. Просто не сможет. И парень тоже это понимал.

Тем временем, облава добралась до лагеря. Певец дёрнулся было бежать, однако со стоном повалился обратно в траву. Но отчаяние на его лице сменилось изумлением, когда он понял, что погоня с криками и бранью огибает полянку, словно ни один из преследователей не чуял запаха дыма, не видел горящего огня и тех, кто сидел возле него.

Шут молчал, ожидая, пока гость придёт в себя. А тот с открытым ртом смотрел в сторону леса, пока шум погони не затих вдалеке, и только потом обернулся к Шуту, с невинным видом жующего травинку.

– Из Кроундока бежишь? – полюбопытствовал хозяин полянки.

Он не нуждался в ответе, вид парня говорил сам за себя. Кроундок был ближайшим замком, где бродячий музыкант мог дать представление. Кроме того, он был наслышан о тамошней сластолюбивой графине, как и о ревнивце-графе. Единственным вопросом оставалось желание барда заглянуть графине под юбку, когда в замке были служанки куда милее и моложе…

Впрочем, о вкусах не спорят. А, в общем, всё ясно и так.

– Ага, – парень всё ещё вздрагивал от каждого звука и оглядывался на кусты, но уже поверил, что опасность миновала. По крайней мере, одна.

– А ты кто? И как ты это сделал?! – певец неопределённо помахал в воздухе рукой, указывая в сторону леса.

– Джастер, – Шут назвал «лунное» имя, которое знали только в одном месте, и оно было очень и очень далеко отсюда, в другом мире. Его обычное, «солнечное» имя было известно не то, чтобы слишком многим: оно постоянно было на слуху, как и похождения его хозяина. В зависимости от пола, возраста и обстоятельств встречи, рассказчики имя Шута произносили как с восхищением, так и с неутолимой ненавистью и жаждой мести.

Однако сейчас он путешествовал инкогнито, выбрав для этого одежду, какую мог носить как бедный солдат-наёмник, так и небогатый горожанин. Шут умел сливаться с простым народом и не привлекать внимания, и часто проделывал такое ради развлечения. Ну, и чтобы уйти незамеченным тоже: он не любил ненужного кровопролития.

– Не бери в голову. Я сказал – не найдут, значит, не найдут. Расслабься уже. Тебя как звать-то?

– Ти… – гость закашлялся и спешно поправился. – Бард Гор.

– А, – Шут сделал вид, что не заметил этой хитрости. Всё правильно, обжёгся парень на молоке, теперь дует на воду…

– У меня тут ещё немного от индейки осталось, хочешь – ешь, – он кивнул в сторону костра, где на вертеле оставалась часть тушки.

Гор проследил за его взглядом и сглотнул слюну. Только сейчас он стал понимать, что можно не бояться. И учуял запах жаркого.

– Здесь вино, держи, – фляжка, добытая из сумки, полетела в руки барда, едва не уронившего лютню. Но гость справился с этой задачей: фляжка оказалась поймана, а инструмент бережно уложен на траву.

– Сп…бф….умм… – пробулькал Гор. Кадык на шее отмечал путь каждого глотка.

– Сильно не увлекайся, оставь на завтра, – Шут с ухмылкой протянул руку.

Бард с сожалением оторвался от фляжки и вытер рукавом губы.

– Вкусно. А ты чем занимаешься? – он вернул угощение хозяину, устроился возле костра и потянулся за жарким.

Шут взболтнул, проверяя остаток, и хмыкнул. Звук относился не столько к вопросу, сколько к остаткам вина.

– Да так, ничем особенным, – ответил он, убирая флягу в сумку. – Где найдётся работа, там и работаю.

– А, вольнонаёмный, – понимающе кивнул певец. Алкоголь заметно расслабил его, и Гор уже без всякого страха сел у костра и за обе щёки уминал индейку. – А кужа ижёш?

– В Догбар, – Шут вытянулся у костра, закинув руки за голову.

За гостем он наблюдал из-под полуопущенных ресниц, лениво раздумывая над тем, как дальше сложатся их пути.

Люди, эльфы, гномы, да кто угодно, могли бесконечно рассуждать о судьбе, роке, воле богов и превратностях судьбы, но Шут знал – случайностей не бывает. От слова вообще.

Он сам позволил этому юноше найти дорогу на полянку, хоть первоначально больше со скуки и желания поглядеть, что за это тип, чем из сочувствия и симпатии к беглецу. Шут часто встречал разных бардов на дорогах, но никто не вызывал у него желания помочь и, тем более, покровительствовать, хотя многие мечтали о такой удаче.

А вот этот… Чем-то в своей жизни он заслужил его вмешательство и иное к себе отношение.

Тим.Тим Тэль, – пришло настоящее имя барда, пока перед внутренним взором раскрывался веер вероятностей и судьбы певца. Шут едва заметно улыбнулся. Ему понравилось увиденное.

Ещё ему нравилось, что в Тиме была чистая искра. За внутренней хрупкостью и гордостью чувствовался стальной несгибаемый стержень смысла всего существования парня. Силой и болью его можно было сломать во многом, но музыку он не предаст никогда.

Он рождён музыкантом, им и умрёт.

А трудности с женщинами… Бывает.

Шут всегда уважал тех, кто не изменял своему пути, независимо от ответного отношения к себе.

– На смотфины? – спросил Гор, обсасывая последние косточки и кидая их в костёр. – Я тоже туда иду.

– Тогда можем пойти вместе, – открыто улыбнулся Шут. – Если хочешь, конечно.

Гор вытер руки о штаны, задумчиво огляделся вокруг и кивнул.

– Согласен. Я всё равно не знаю, как отсюда выйти на дорогу.

– Я выведу, – Шут нашарил свой берет и надвинул его на глаза. – Не бери в голову.

Ответом ему было слабое мычание и негромкое посвистывание. Уставший бард уже спал, обняв лютню, как другие обнимают девушку. Шут снова усмехнулся.

Путь этого юноши шёл рядом с его путём. Конечно, однажды они разойдутся, но это будет ещё не скоро.

Утром Шут проснулся рано. Он любил вставать с рассветом, слушать пение птиц, наблюдать, как золотятся макушки деревьев под лучами восходящего солнца, и просыпается лес. Иногда в такие минуты он брал флейту или лютню и играл вместе с птицами.

Но не сегодня. Ему не хотелось прерывать ни последнюю тишину наступающего рассвета, ни сон своего попутчика. Гор спал, съёжившись у потухшего костра и обнимая свою драгоценную лютню.

Налюбовавшись красотой вокруг и наслушавшись утренних трелей, Шут умылся росой, сходил к ближайшему роднику, принёс воды и набрал сухих веток для костра. Когда от котелка с похлёбкой вкусно запахло, он подошёл к сладко причмокивающему во сне Гору. Тот уже перестал ёжиться в утренней прохладе, отогревшись у костра.

– Эй, вставай, – Шут ногой легонько попинал спящего в спину. – Завтрак готов.

– А?.. Что?.. Сейчас… – сонно пробормотал Гор, переворачиваясь на другой бок. Лютню из рук он при этом не выпустил.