Аки дитя малое радуюсь, что рацию мою не разбили. Нажимаю кнопочку и ору в эфир координаты. Повторяю для особо одаренных несколько раз, добавив, что ежели они сейчас свои жопы не поднимут, то родственник генерала Закимова окочурится в ближайший час или два.

— Говорит капитан Круглов! — шелестит рация, потрескивая и попискивая на разные «голоса».

— Продолжай говорить, — разрешаю, устало откинувшись на спинку кровати.

— Выпускай через полчаса сигналки.

— Как скажешь…

— Валь…

— Что?

— Сама как?

— Жить буду, — ворчу недовольно, что много вопросов задает.

Звуки вертушек. Блуждающий свет сверху. Крики. Парни в экипировке с автоматами наперевес. Красиво шумят — все как я люблю. Из землянки вытаскивают все организмы. Медицинский борт уносит в темное небо единственного оставшегося в живых студента-археолога. М-да. Наука требует жертв… К сожалению и таких.

Круглов кудахчет, что поймает остальных «лесных братьев». Он старается не смотреть мне в лицо… Возможно — стыд. Возможно — я такая «писаная» красавица, аж глазам больно глядеть.

Не успели меня привезти в больницу, как позвонил Громов на мобильник капитана, и орал, что я снова «дура конченная» и опять «все сделала не так», «не видать мне премии как своих ушей»… «Господи, Гром! Я счастлива, что эти уши сейчас тебя слышат». Какая, в жопу, премия, если он отстегивает мне деньги из какого-то фонда…

— В Москву, живо! — продолжает орать, аж «труба» накалилась.

— Сдохнуть не даст, паразит, — отдаю телефон Круглову и слизываю языком кровь с раненой губы. Доулыбалась, короче. Опять рана открылась.

Стоп! А почему в Москву-то? — до меня не сразу доходит, куда мне живенько необходимо прибыть. Отбиваюсь от врачей. Помазали болячки и хватит! Этим дай волю — замучают всякими анализами, рентгенами… Нащупываю еще одну таблетку и, пока никто не смотрит, разгрызаю и запиваю водой.

Рядом на кушетку, тяжко вздыхая, примащивается капитан. Он задумчиво чего-то черкает в протоколе. А потом произносит:

— Валь, у тебя самолет только через два дня. Раньше билетов не нашли.

«Или ты не захотел» — понимаю, к чему этот парень клонит.

— Можно я тебя в кафе приглашу… Завтра, — серые глаза наконец-то останавливаются на моем лице и он кривит улыбку, рассматривая гематомы.

Все-таки везучая я — нос не сломан, глаза целы. Остальное быстро на мне заживает, как на собаке. А шрам только привлечет внимание к пухлым губам.

— Парень как себя чувствует? — перевожу стрелку.

— Его уже отправили в белокаменную срочным бортом МЧС.

«Совпадение? Нет. Не думаю. Все дороги теперь ведут в Москву».

8. 8. Москва. Второй

Лучшим утешением всегда было оно: белое, холодное, тающее во рту и дарующее кайф всем моим рецепторам — мороженое. «Ложечку за Валю. Вторую — тоже за Валю, и третью за нее — комсомолку, спортсменку и просто красавицу».

Мы сидим в открытом приморском кафе и щуримся от палящего солнца. Круглов нервно пьет уже вторую чашку кофе и силится мне что-то сказать. По краснеющим ушам понимаю, что сейчас будет в свою берлогу заманивать, желая ублажить израненное комсомольское тело.

— Прогуляемся по набережной? — выдыхает романтичный флер, а в глазах обещание звезды с неба и ключей от «хрущевки» на окраине.

— Нашли братьев? — опускаю на землю, сбивая всю «трель соловья».

Атмосфера между нами меняется, будто секс уже был — всем неловко, не хочется продолжения и пора прощаться. Капитан сводит брови и отводит глаза в сторону:

— Сутки с собаками прочесывали лес вдоль и поперек…

«Ой, дальше можешь не продолжать!» — фыркаю и отодвигаю креманку, где на дне только небольшая жижа от лакомства осталась. Встаю, одергивая сарафан, и жду, всем видом показывая, что позволяю себя выгуливать. Круглов смотрит на мои ноги, «татуированные» живописными синяками, руки и открытые плечи: