Целый час! Это сколько же времени прошло с того момента, как они встретились с Джорджем? Интересно, а чем был занят тот молодой человек, которого герцог представил ей? И вот уже мысли Генриетты плавно перетекли от секретов, скрывающихся за захлопнувшимися у неё перед носом дверьми зала Совещаний, к личности Армана де Руже. Примечательно, что, живя во Франции, Генриетта редко встречалась с герцогом де Руже. Было два или три случая в Лувре или в Сен-Жермене, да и то это были мимолётные встречи, потому что герцог никогда не стремился к тому, чтобы выделяться из толпы придворных. Не чета своему младшему брату, маркизу Франсуа-Анри дю Плесси-Бельеру, который был дерзким и блистал своим остроумием, пленяя дам галантным обхождением на званых вечерах, будь то во дворце, в парижских салонах или в театре. Имя маршала двора Франсуа-Анри дю Плесси-Бельера всегда было окутано слухами и сплетнями, а также служило излюбленным предметом для пересудов столичных и дворцовых кумушек. О нём вспоминали по двадцать раз ещё до начала королевского приёма. А сразу же после личной аудиенции у короля, который каждое утро принимал дю Плесси-Бельера за завтраком, при дворе вошло в моду с прискорбным видом произнести имя маршала в связи с туманными и невероятно романтичными слухами о разбитых надеждах его очередной пассии. Впрочем, и сами сплетники признавались в том, что, говоря о дю Плесси-Бельере, они не могли ручаться за достоверность всех фактов, ведь он был такой скрытный, а в его жизни было полно секретов – так называемых скелетов в шкафу, и по словам некоторых, их было даже больше, чем моли в запертой бывшей королевской гардеробной в Лувре. И вот теперь брат знаменитого маркиза дю Плесси-Бельера в Лондоне! Генриетте показалось странным, что для переговоров Людовик прислал ко двору её брата не одного из близких друзей: маркиза де Лозена, графа де Вивонна и даже не дю Плесси-Бельера – своего наперсника и советчика в личных делах, как поговаривали о маршале, а его старшего брата, неприметного и мало кому известного. Впрочем, эта идея могла принадлежать не самому королю, а кому-то из его министров. Тут на память Генриетте пришло смуглое, с пугающей стремительностью состарившееся буквально, за пару лет, лицо кардинала Мазарини. Если предмет переговоров был важным, то, конечно же, никто другой, а именно кардинал взял на себя заботу о выборе посланников. Но каким образом дело, которое занимало мысли первого министра Франции, могло касаться лично её – сестры короля Англии? Обратиться с этими вопросами к кому-то из своих дам Генриетта сочла неуместным и ниже своего достоинства.

Какая жалость, что рядом с ней нет остроумной, хотя и чуточку эксцентричной Катрин де Грамон! Не было и смышлёной, догадливой Франсуазы де Рошешуар, которой нередко случалось, всего лишь проходя мимо, подслушать сверхважные подробности заседаний Королевского Совета из разговоров её отца, маршала де Рошешуара, с родственниками и дружески настроенными по отношению к их почтенному семейству важными людьми. Не было в Англии и любимой камеристки, мадемуазель Ожерон. А у той были не только понимающее все её переживания сердце и руки, способные превратить в шедевр любой беспорядок в одежде или причёске юной принцессы, но всегда имелся запас курьёзных историй и свежих новостей о произошедших событиях не только во дворце, но и во всём Париже! О, вот кто была той незаменимой собеседницей, когда Генриетте требовался внимательный слушатель для того, чтобы делиться сокровенными размышлениями, сомнениями и даже, да что уж там – страхами!