Битва состоялась близ города Дендрита на Халцедоновом поле, названном так по халцедоновой горной гряде, богатой беловато-серым камнем с узором черного марганца. Примесей в кристаллах было так много, что даже трава на поле росла не сочно-зеленой, а прозрачно-серой.

Пока я дрался, моя чешуя переливалась буро-алым. Эмоция неистового бешенства.

Как только все закончилось, загрубевшая чешуя приобрела бирюзовый оттенок. Эту эмоцию я тоже знал – сомнения. И знал, почему именно она вдруг так часто стала проявляться в последнее время. Все дело в чужих правильных словах – «Эдмун, не ходи больше в дом Аллена», «Убивать любимую девушку совсем не то же самое, что убивать незнакомку из каталога».

– Тогда домой? – вывел из задумчивости трагический голос Джаргутта. Он все еще переживал по поводу недоступности утех в манящих взор шатрах. Не в самой недоступности. Пойти-то он туда вполне мог. Но страшился последствий. Еще одной жены и дополнительного флигеля ему точно не надо. В его чешуе после битвы заплескалась смесь графита с фиолетом. Предполагаю, так выражалась у дважды отца эмоция сожаления. Я не мог знать наверняка, просто предполагал, драконы не похожи друг на друга и колер цветовых эмоций для каждого свой.

– Нет, Джаргутт. Лети без меня, – принял я решение.

– А ты?

– Исчезну на время. Давно пора навестить родителей. Поживу у них годика три-четыре.

– Вот как? – прищурился Джаргутт.

– Аллен сказал, Маришку выдадут замуж после того, как ей исполнится восемнадцать. Пусть она выйдет замуж, Джаргутт. Тогда я смогу вернуться и уже не думать о ней, ведь она будет принадлежать другому. А мне не нравятся женщины, бывшие в употреблении.

– Ты прав, друг, – с чувством обнял он меня. – Пережди. Развлекайся и забудь о ней.

Что такое три-четыре года для дракона, когда впереди целая вечность? Песчинка. Крохотная совсем. Моргнул и не заметил.

Родители были рады меня видеть, удивились, конечно, моему желанию пожить с ними несколько лет, но донимать расспросами не стали. Выделили сыну флигель, предусмотрительно уже давно отстроенный для гостей.

Они обосновались в Амазоните, на не самой высокой вулканической скале, где минералы слегка тусклыми бликами переливались от призрачно-зеленого до светло-голубого, а сеточка зеленых и белых узоров на их поверхности создавала иллюзию лабиринта. Камни здесь были круглыми и овальными, удивляющими своей гладкой шлифовкой в лучах солнечного света.

***

Четыре года я провел вдали от Гелиодора. Вдали от Аллена и его семьи. Можно было возвращаться.

– Эдмун, – присела мама подле меня на скалистом уступе, обрывом нависающем над бездной. Моя родительница стала драконицей в тридцать три года, и ее человеческая внешность застыла в том возрасте. Потому мы смотрелись с ней скорее ровесниками, чем, как мать и сын. – Я не спрашивала. Спрошу сейчас, пока ты не улетел. За то время, что ты гостил у нас, твоя чешуя почти не меняла цвет. И он странный. Серебряный. Прозрачный и бледный. Как дождевая капля, – подобрала она сравнение. – Скажи, сынок, что это за эмоция?

– Тоска, мама. Тоска, – раскинул я руки и рухнул вниз, расправляя широкие серебристые крылья.

Разве может тосковать дракон по человечке? Я о таком не знал. Но, как бы сказала Маришка, если я не знаю, это не значит, что этого нет. Я тосковал по девочке с бледной кожей и растрепанными черными волосами. По легкому смеху северянки и ее прямому взгляду. Какая она сейчас? Какой женой стала своему возлюбленному? Вспоминала ли обо мне? Смогу ли я сам держаться от нее подальше?

Вместо того, чтобы сразу лететь в пустовавший без меня замок, по которому успел сильно соскучиться, я накрыл своей тенью дом командора.