Смело открыл калитку, огляделся – вон она, родимая, честная, у забора лежит. Кинулся к ней. Схватил и хотел выпрыгнуть из калитки, а тут беседку круглую увидел, всю облепленную прошлогодним плющом и хмелем, и узкий проём двери. Мигом с лопатой в неё и на крашеную холодную скамейку плюхнулся задом. «Здесь пережду, ночью пойду. Хоть и холодновато здесь, а всё-таки подальше от греха и милиции». И только он так подумал, как возле дома раздалось "иу-иу-иу". Задрожал от страха Иван, сполз на пол, сердце оборвалось. Лопата упала, звякнула. Ему показалось – пушка выстрелила. Зубами от злости на неё заскрипел, лёжа на дощатом полу беседки. Потихоньку дырку пальцами расширил – и сердце от страха зашлось. Там милиционер стоит в воротах, и с ним ещё двое. «Слышишь, – говорят, – ловить надо, план не выполняем. Надо начальнику телегу накатать, в верхах отчётность нужна. Так что давай через час к начальству, хоть на бумаге ловить будем». Задрожал Иван: ещё бы – в лапы органов попал, сам себя в каталажку засадил. «Приду», – сказал тот. Ушли двое, машина загудела и тронулась, а хозяин в дом зашёл.

Иван, ни жив, ни мёртв, пружинистой походкой от беседки до калитки бесшумно дошёл, словно лёгкий ветерок пронёсся. Тихо щеколду поднял, калитку резко открыл – и пулей в неё с лопатой на плече.

Вышел за город на дорогу в деревню. Но испугался своей мысли, задрожал: «Днём с лопатой на дороге – одно, а милиция по дорогам ездит». Осмотрелся: недалеко дачи, пустырь, а за ними кусты сирени. Кошкой пугливой заполз в них. Решил здесь переждать до ночи, глянув на тусклое весеннее солнце: «Зябко! Но ничего, потерплю».

Так он лежал в кустах, когда к нему подбежала щенячьего возраста пушистая собачонка и, учуяв незнакомца, наморщила носик, оскалила зубы: "Р-р-р, га-гав!".

– Кто там, кого ты увидела? Пуня, иди сюда, не сотрясай воздух по-пустому, всё равно тебя никто не боится, не смеши мои туфли.

Собачка кинулась на зов. И Иван увидел, как она, завиляв своим пушистым хвостом, похожим на метёлку тростника, запрыгнула на руки женщины и, взвизгнув, стала её лизать. «Тьфу ты!» – брезгливо поморщился он.

– Хватит, хватит, ласкунья, – останавливала женщина свою Пуню. – И не гавкай, не пугай дачников.

Собака вывернулась из её рук и снова бросилась к кустам, чтобы маленьким, но отважным сердцем защитить хозяйку от посторонних.

– Иди, иди отсюда! – шипел на неё мужик.

А собачка всё сильней заливается, из себя выходит.

– Это кто там? – женщина раздвинула кусты и… встретилась взглядом с Иваном. – Ты что тут делаешь?

– Я тут, я тут, – не зная, что сказать, затрясся Иван, – я тут, камыш… камыш шумел… – и жалко улыбнулся.

– Пьяный, что ли, наелся донельзя?

– У меня тут честная лопата, – Иван схватился за неё.

Собака и женщина поняли это одинаково. Четвероногая в страхе кинулась бежать, а женщина протянула: "Ой…", схватилась за сердце и, медленно опускаясь, упала в обморок.

От такого поворота дел Иван чуть не заплакал: «Господи, да что это за день такой?! Тюрьма так и хочет открыть для меня дверь. Где же мой ангел-хранитель? В какое же дерьмо я вляпался!» С этими словами Иван вылез из-за кустов и наклонился над женщиной, продолжая путано: «Да вы что, тётенька, посадить меня хотите?» Вгорячах плохо соображая, понёс ерунду: «Да я вам за газ и за квартплату в два раза больше принесу!» Женщина очнулась, открыла глаза и застонала: «Шельмец, лопатой не убил, так известием добьёшь! Убивец, так и хочет смерти моей». Поднялась.

Иван не стал ждать продолжения излияний. «Дачи кругом, я в кустах – люди милицию вызовут», – рассудил он. Выскочил и, петляя между дачами, пролетел вмиг несколько кварталов.