В этот момент в правой руке Стас почувствовал какую-то бумажку и в одночасье все вспомнил. Проездной он отдавал вчера Якову, так как тому требовалось съездить в больницу к матери. Предстояло сделать несколько пересадок, и все они были трамвайными…

Увидев проездной, «кирпич» тотчас потерял всякий интерес к личности ликующего студента и начал протискиваться дальше.

– Спасибо вам.

– За что это?

– За подсказку!

Физиономия дедка на мгновение перестала напоминать кирпич, округлилась и вскоре исчезла из поля зрения Пермякова.

О таком он даже не мечтал. Ему, студенту-первокурснику, разрешили присутствовать на утренней линейке в хирургической клинике. Заспанные, медлительные хирурги-дежуранты рассаживались в креслах аудитории, над кафедрой красовался огромный плакат с надписью:

Выходит, дороже всего человечеству обходятся ошибки хирургов. Но ведь это не так! Почему-то вспомнился разговор, состоявшийся незадолго до школьных выпускных экзаменов с одноклассником Федькой Рулевым, решившим поступать в педагогический. С пеной у рта тот отстаивал свою правоту:

– Ошибка врача лежит в земле! А ошибка учителя ходит по земле. Ходит и творит злодеяния, грабит, насилует, убивает!

– Не факт, что все ошибки педагогов обязательно насильники, воры и убийцы, – сопротивлялся как мог Стас. – Они могут быть просто недалекими людьми! Эгоистами, взяточниками, ворами, наконец! А ошибка хирурга почти всегда заканчивается смертью больного.

– Тоже не факт, – возражал Федор, и спор разгорался с новой силой.

Когда в аудиторию вошел грузноватый Евгений Анатольевич Гинзбург, поздоровался и тяжеловато опустился на кресло в первом ряду, линейка началась.

Стас не мог представить, как много больных с обострениями хронических недугов, травмированных после аварий, даже жертв домашнего насилия может поступить в клинику всего за сутки. Хирурги докладывали, что было сделано в первые минуты и часы после поступления, как эти больные провели ночь и каково состояние каждого из них утром.

Новые термины так и сыпались на первокурсника. «Инфузия», «гематокрит», «реополиглюкин»… Демонстрировались рентгеновские снимки, на которых невозможно было ничего разобрать. Гинзбург задавал много вопросов практически по каждому поступившему. Кого-то из докторов отчитывал, кого-то хвалил, с кем-то спорил.

Стас недоумевал: как можно спорить с профессором, доктором наук, ректором мединститута! Однако спорили, и профессор иногда соглашался, признавая свою неправоту. Вот это номер! Фантастика!

В конце линейки, когда разгорелся очередной спор, профессор неожиданно повернулся к аудитории и указал пальцем на него:

– Ты кто такой?

Вскочив, он почувствовал, как приливает кровь к голове, как начинает стучать в висках и пересыхает во рту. В аудитории, как назло, повисла удушливая тишина, почти все сидящие оглянулись на него.

– Стас… Пермяков, студент.

– Выходи сюда, студент Пермяков, будешь участвовать в дискуссии, смелее, смелее. Фамилия у тебя такая… подходящая для нашего города, так что вперед! Ты же будущий хирург, от тебя у нас секретов нет, и у тебя от нас, надеюсь, тоже.

Едва не споткнувшись, Стас неуверенно спустился к кафедре. Пока спускался, уловил насмешки, недоверчивый гул, даже вздохи разочарования. Странно, но это его нисколько не задело.

– Вот ты как считаешь, Стас Пермяков, можно ли переливать острому больному его же кровь. Ты понимаешь, пока еще определят группу, пока закажут… А время не терпит, кровопотеря большая… время решает все!