Плевок остановил безносого, и толпа отхлынула, освободив вокруг него широкое пространство.

Ни слова не говоря, он шагнул к женщине, которая попятилась от него, прикрывая детей, цеплявшихся за ее юбку. Стражники шли вперед, ничего не замечая.

Безносый одним движением откинул с лица ткань и вырвал девочку из рук матери. Он поднял ее замотанной тряпками рукой и приблизил к своему лицу. И заглушил ее крик, прижавшись ртом к ее рту. Потом бросил ее наземь, в грязь.

Внезапно стало необычайно тихо. Как в склепе, подумал Антонен.

Тишину разорвали вопли матери, и все сборище разом пробудилось и заревело, как взбесившееся стадо. Один из стражников бросился к мужчине, наблюдавшему за толпой и посылавшему ей воздушные поцелуи гниющей рукой.

И воткнул меч сзади в шею мужчины.

После сцены с прокаженными спутники долго молчали.

Они повернули к монастырю братьев-проповедников.

– Понимаешь, чернила… – наконец заговорил Робер.

– Что – чернила?

– Это деревья, которые заболели.

– Что ты выдумываешь?

– Ты сам знаешь. Чернильный орешек, галл, – что‐то вроде чумного бубона на коре дуба, он появляется от укусов ядовитой мухи, и кора местами вздувается, как кожа этих несчастных. Из этих опухолей на коре готовят самые лучшие чернила для твоей веленевой кожи.

– И что же?

– А то, что это как с прокаженными. Из них получаются чернила. Они нужны Господу, чтобы начертать свою волю. Из чумы тоже… И из нас тоже… Из всего получаются чернила. Наши слезы черны, ими пишет Всевышний, для этого мы и здесь.

Антонен почувствовал волнение в голосе друга. Он поймал горящий взгляд Робера и взял его под руку.

Они повернули к набережной и пошли на север вдоль правого берега.

Надвигались сумерки. Завтра они отправятся в мастерскую художника-миниатюриста на рынке Сен-Дидье. У него есть все необходимое для письма: перья и обработанные чернильные орешки. Приор посоветовал им обратиться за хорошими чернилами к мастеру с острова Рамье, известному качеством своих заготовок. В монастыре чернила тоже делали, но настоять дробленые чернильные орешки в сосудах с дождевой водой было недостаточно. Монастырские галлы выделяли лишь бледный танин, плохо ложившийся на пергамент. У мастера-миниатюриста имелись свои секреты; его чернила были очень темными и прочно связывались с пергаментом благодаря клею из гуммиарабика и редкому веществу, которое не мог себе позволить ни один монастырский скрипторий, – железному купоросу, придававшему чернилам глубокий черный цвет.

На этот счет приор высказался определенно. Без веленевых кож и купороса не возвращаться.

Река была широка. Антонен, никогда не видевший моря, думал, что оно, наверное, похоже на эту реку. Только на нем волны побольше.

Люди переходили реку вброд по отмели в Базакле. Даже мост был не нужен. Вокруг них над водой возвышались бескрылые мельницы. Эти мельницы напоминали большие корабли, стоящие на якоре в протоках, где сильное течение вращало огромные колеса с лопастями, которые приводили в движение мельничные жернова. Они растирали пшеничное зерно в муку, и в испеченном хлебе сохранялся запах океана, поднимаясь вверх по течению всех впадающих в него рек.

Залюбовавшись на водяные мельницы, оба спутника не обратили внимания на приближавшихся к ним мужчин. Робер заметил их первым и почувствовал угрозу. Это было не воровское отребье с набережных. Мужчины степенно направлялись к ним. Двое были молоды, третий, постарше, приволакивал ногу. Они были при оружии, на поясе висели обоюдоострые мечи. Сзади на их одежде виднелись красные кресты.

– Облаты, – прошептал Робер.