Она знала, что не увидит торжественного шествия из-за храмовых стен. Но само осознание, что завтра Хефрен будет в Мемфисе, дышать тем же воздухом, смотреть на те же звезды… Это одновременно согревало и терзало её душу.

Присев на мягкую траву у подножия статуи Хатхор, Исидора подняла лицо к луне. Ночное светило, почти круглое, напоминало – до полнолуния всего одна ночь. Всего один день – и на празднике фараон объявит её судьбу.

Тень грусти скользнула по её чертам.

Мечта, которая никогда не могла стать явью…

Она закрыла глаза, и перед ней встал его образ – сильные руки, привыкшие сжимать рукоять меча, широкие плечи, выдерживающие тяжесть походов, синие глаза, такие ясные среди загорелого лица…

Исидора сжала кулаки, чувствуя, как сердце разрывается на части. Она отчаянно хотела увидеть его – и в то же время боялась этого мгновения. Боялась боли, которая последует за мимолетной радостью встречи. Боялась жизни, где придётся принимать ласки другого, зная, что любимый где-то рядом, но навеки недоступен.

Ночной ветерок шевельнул пряди её волос, будто пытаясь утешить. Где-то в темноте запел сверчок – одинокий, как она сама.

А луна, холодная и равнодушная, продолжала свой путь по небу, отсчитывая последние часы перед тем, когда мечты окончательно станут лишь тенями прошлого.

***

Утро в Мемфисе выдалось по-царски великолепным. Фараон Аменемхет III, облаченный в парадный плащ из пурпурного виссона, восседал на резном троне под сверкающим золотым балдахином. Его лицо, обычно строгое и неприступное, сегодня озаряла редкая улыбка – боги явно благоволили к нему. Не только священное видение в храме Тота подтвердило правильность его решений, но и долгожданное возвращение сыновей наполняло его отцовское сердце гордостью и радостью.

По всему городу разносились его распоряжения, которые слуги спешили исполнить с тройным усердием. Улицы должны быть усыпаны цветами так густо, чтобы даже камень под ногами не был виден. Музыкантам велено играть так громко, чтобы их слышали не только в самом отдаленном квартале города, но и боги на небесном Ниле.

Когда первые звуки медных труб возвестили о приближении процессии, фараон величественно поднялся и вышел на парадный балкон. За его плечом стояла Сешеребет. А его мощной спиной выстроилась вся элита Египта – верховный жрец Амона в ритуальной леопардовой шкуре с золотым посохом в руках, главный писец с табличками для записи торжественного события, военачальники в парадных доспехах, сверкающих на солнце как чешуя священной рыбы. Среди них выделялась могучая фигура главнокомандующего Ирсу, отца Хефрена, чье лицо, изборожденное боевыми шрамами, светилось гордостью за сына.

Внизу на улице уже показалось триумфальное шествие. Впереди шли трубачи в белоснежных передниках, их инструменты сверкали на солнце как сигнальные зеркала. За ними несли штандарты с ликами богов, развевающиеся на легком утреннем ветерке. И наконец показались легендарные «Стрелы Монту» – их ослепительно белые схенти с красными поясами, казалось, отражали свет солнца, а шаг был так строен, будто их вела невидимая рука самого бога войны.

В центре процессии на колеснице, украшенной инкрустацией из лазурита и бирюзы, запряженной вороными конями, стоял Тахмурес. Наследник держался с подобающей царственной осанкой, его гордый взгляд был устремлен вперед. Рядом, но не вровень, а чуть после, примерно на голову лошади, в своей колеснице ехал Хефрен. Его правая рука лежала на рукояти меча, вторая держала поводья – верный страж и друг принца.

Фараон торжественно поднял руку в приветственном жесте, и толпа взорвалась ликованием. Возгласы славы наследнику и легендарному отряду разносились по всему Мемфису, смешиваясь с музыкой и звоном систров.