На лбу жрицы сверкала золотая диадема с диском Хатхор, а её руки, украшенные кольцами с лазуритовыми скарабеями, были сложены в ритуальном жесте приветствия.

– Приветствую тебя, Принцесса Исидора, Цветок Двух Земель, Возлюбленная Хатхор, Чистая Сердцем и Прекрасная, как Сама Богиня! – голос её звучал мелодично, словно перекликаясь с тихим звоном систров, доносящимся из глубины храма.

Исидора склонила голову в ответ, её золотые подвески мягко зазвенели.

Меритхотеп сделала широкий жест рукой, и две младшие жрицы тут же раздвинули занавес из тончайшего виссона, открывая проход во внутренние залы.

– Храм рад принять тебя, госпожа. Пока солнце совершит свой путь к зениту, ты можешь отдохнуть в покоях, уже приготовленных для тебя. Там ждут умащения, чистые одежды и всё, что нужно для подготовки к великому дню.

Она чуть наклонилась, и в её глазах мелькнуло что-то тёплое, почти материнское:

– Если пожелаешь, я сама помогу тебе вознести молитвы. Хатхор благосклонна к тем, кто приходит к ней с открытым сердцем.

Исидора улыбнулась. В этом храме, среди благоухающих цветов лотоса и тихого перезвона систров, она чувствовала себя чуть дальше от дворцовых интриг, чуть ближе к чему-то светлому и чистому.

– Благодарю тебя, Меритхотеп. Я с радостью приму твоё руководство.

Жрица кивнула и, плавно скользя, как тень под лунным светом, повела принцессу вглубь храма, где воздух был пропитан ароматом мирры и тишиной, которую хранят лишь святые места.

А где-то в Мемфисе, в это же самое время, фараон просыпался с твёрдым решением в сердце – решением, которое изменит судьбу Исидоры навсегда.

***

Тонкий утренний свет струился сквозь высокие окна покоев фараона, когда в дверях появился Уджагорует, главный жрец Тота. Его бритый череп блестел, словно отполированный камень, а в руках он держал священный жезл с изображением ибиса.

– Да воссияет жизнь твоя, как солнце над Нилом, о Великий Аменемхет III, Владыка Обеих Земель, Избранник Ра! – его голос звучал сладко, как финиковый сироп.

Фараон, обычно столь сдержанный, сейчас сидел на краю ложа с сияющими глазами, словно мальчишка, увидевший чудо.

– Он явился мне, Уджагорует! Сам Тот снизошел в мои сны, – фараон вскочил, его руки жестикулировали с непривычной живостью. – Его слова были ясны, как воды Нила в полнолуние! Династия должна остаться чистой, кровь с кровью…

Жрец склонил голову, скрывая улыбку удовлетворения.

– Великий, это благословенный знак! Тот услышал твои молитвы.

Фараон схватил жреца за плечи, его пальцы сжимали белые одежды:

– Храм получит новые земли! Золото для статуй! Я прикажу выбить этот день в анналах как священный!

Уджагорует притворно замялся:

– Ты слишком щедр, о Повелитель…

Затем, ловко сменив тему, жрец поднял жезл:

– Но прежде чем отправиться во дворец… не вознесем ли мы благодарность самому Тоту? Здесь, перед его ликом? Чтобы закрепить божественную милость?

Фараон, не раздумывая, схватил тонкий льняной плащ, накинул его на плечи и поспешил за жрецом.

В святилище ещё витал душный аромат прошлой ночи – смесь ладана и чего-то более острого. Статуя Тота в утреннем свете выглядела менее таинственной, но фараон, охваченный благоговением, этого не замечал.

Они пали ниц вместе.

– Слава тебе, о Тот, Мудрейший из мудрых… – начал жрец, бросая взгляд на фараона.

Тот повторял каждое слово с детской искренностью, не подозревая, что благодарит не бога, а искусную ложь, сотканную в тени его же собственного храма.

***

Золотое солнце, едва поднявшееся над горизонтом, уже жгло немилосердно, превращая песок в раскалённое море. Две колесницы, лёгкие и стремительные, как соколы, брошенные в погоню за добычей, резали пустыню, оставляя за собой вихри золотистой пыли.