– Почему сумасшедший? Я был уверен, что эта люстра грохнется на меня и раздавит. У меня головные боли начались из-за этого. К черту такой ампир!

– Тебе надо сделать абажур – легкий, невесомый. Безопасный.

– Да? Вряд ли Брюловича заинтересует такой дешевый проект. Скотина. Убийца.

– Перестань. Куда бросить окурок?

– В окно.

– Что это за плебейские замашки у тебя? С такой-то благородной мебелью.

Она подходит к моему бюро, где лежит наглухо заколоченный ноутбук (марки не дождетесь, размыть изображение!) и возвышается черная мраморная ваза с песком.

– А вот и чудесная пепельница! – Катуар собирается проткнуть сигаретой азовский песок.

– Нет! – Я вскакиваю, путаюсь в мантии. – Нет! Нельзя!

– Почему? Это же песок. Просто песок.

– Нет. Это не просто песок. Это нечто иное.

– Я же вижу – песок, – Катуар запускает руку, ворошит с наслаждением, смеется, вынимает ладонь и считает песчинки на пальцах. – Да, песок. Из него можно построить песочный замок. Если намочить.

ФЛЕШБЭК. ТРИ ГОДА НАЗАД.

На новой даче Требьенова, близ станции «Турист», лежа на смятых флоксах, с копченым шампуром в сердце, я смотрю в небо и улыбаюсь самолетику, который притворяется сверкающим НЛО. Он скачет зигзагами. Знал бы летчик, сколько я выпил, – поискал бы другой маршрут. Я слышу сквозь кусты сирени пыльный голос Требьенова, он проповедует смиренным гостям:

– Мне кажется, этот роман заслуживает постановки. Я уже устал от упреков, что, экранизируя роман «Упс!», я тем самым пытаюсь приблизиться к власти. Зачем мне эта близость? Я достаточно успешный режиссер, и от власти мне ничего не нужно. Кроме того, где доказательства того, что роман написал именно он. Сам он ничего такого не говорил. Я же вижу просто талантливую и очень актуальную вещь. «Актуальность» – мое кредо, уж извините. Да, я встречался с ним несколько раз, он невероятно обаятельный и образованный человек. Нет-нет, я это не к тому, что роман написал он. Хотя мы говорили об экранизации, но он проявил лишь сдержанный и вполне отстраненный интерес. Как зачем встречались? Меня позвали, и я пришел. Было бы странно отказываться от таких встреч, тем более, когда перед тобой не просто крупный госчиновник, а практически единомышленник. Мы одинаково смотрим на многие вещи, у нас схожая эстетика, общие ориентиры… – Требьенов сминает пергамент своего монолога, вдруг хихикает. – Только дачи в разных местах. Пока. Хотя тут у меня горнолыжные трассы кругом, а это сейчас актуально! – И снова строго. – А роман, повторюсь, очень талантливый…

Как же я ненавижу Требьенова! Зачем поехал сюда? Ах да, дочке нужен свежий воздух и не с кем оставить на два дня. Хотя какой воздух может быть у Требьенова? Но он, сволочь, так просил – я иногда вдруг чахну перед таким напором, у меня створаживается кровь и меня можно тащить багром, а я буду лишь страдать головокружением и падать отчаянно в кусты, в траву – подальше, потише.

Вечерний звон. Это мой телефон. Кто говорит? Стон.

– О-о-о… Как пусто, туманно кругом… Куда я его уронил?

Да вот он, притворился мышиной могильной плитой. Покрылся росой.

– Йорген? Слушаю тебя. Но предупреждаю…

– Ты выпил, это я уже слышу.

– Да! И съел много шашлыка.

– Тогда я лучше завтра позвоню. Может, машину за тобой прислать, ну?

– За мной не надо, а дочь лучше отвезти.

– Ты и ее с собой потащил?

– Пришлось. Я отбивался, но ее мама уехала в командировку…в какой-то Петербург. Где это, не знаешь?

– А ты почему не хочешь на машине поехать? Собираешься еще бухать?

– Нет. Ты же знаешь – иногда я езжу в электричках, чтоб слушать разговоры. Ты же сам все время упрекаешь меня, что диалоги слабоваты.