– И что в нем? Как дела у моего брата? – Она хотела добавить: «и у моего мужа», но воздержалась.

Лисандр вновь стал серьезен, а насмешливые огоньки в глазах исчезли, как будто их и не было вовсе. Серая тень задумчивости упала на лицо наварха, обозначив морщины, почти незаметные ранее, и сразу добавив ему добрый десяток лет.

– Армия движется вверх по течению Гипаниса, следуя за войском Митридата, – произнес он голосом, который Гликерию насторожил.

– Митридат отступает, а Котис его преследует? – попробовала уточнить она и не удержалась: – Я вижу по твоему лицу, что ты недоговариваешь о чем-то важном!

Лисандр посмотрел в ее широко распахнутые глаза, которые буквально молили о правде, и понял, что не сможет ни обмануть ее, ни промолчать.

– Разведчики сообщили, что к Митридату подошла свежая конница сираков. Царь Зорсин выступил против нас.

– И теперь мы можем проиграть в битве? – вступила в разговор Туллия, обеспокоившись поникшим видом подруги.

– Мы можем проиграть войну! – заявил наварх и ухмыльнулся какой-то своей мысли. – Но только не на море!

– Чего еще я не знаю?! – продолжала настаивать Гликерия.

– Мы рассчитываем на помощь царя аорсов Эвнона, моя госпожа. Наш посол должен предложить ему от лица Котиса и Клавдия военный союз. Надеюсь, он уже добрался до ставки варваров.

– Этого человека… посла… случайно зовут не Кезон? – осторожно осведомилась Туллия.

– Допустим, – без особого энтузиазма сказал Лисандр. – Я не имею права обсуждать это с кем-либо.

– Но мы не «кто-либо»! – вспыхнула Гликерия, а Туллия, придержав ее за локоть, проговорила негромко, но уверенно:

– Я хорошо знаю Кезона, в Риме он спас мне жизнь. И поверь моему слову, наварх, этот человек скорее умрет, но выполнит то, что ему поручили.

Лицо Лисандра опять посветлело, он улыбнулся им, как любящий отец улыбнулся бы избалованным дочерям.

– Умирать никому не нужно. Нужно лишь подтолкнуть этого варвара Эвнона выступить на нашей стороне.

Туллия в неожиданном порыве чувств поднялась со скамьи и прикоснулась к его рукам.

– Кезон – достойный муж, он и подтолкнет варвара, и направит. Все так и будет, наварх, даже не сомневайся!

Ее звонкий голос отразился от колонн портика, наполнив воздух ароматом покоя и радости, той самой тихой радости, что дарит человеку необъяснимое ощущение незыблемого мира.

Пламя светильника отбрасывало на стену короткую трепещущую тень. Его блики желтыми и красными пятнами плясали на статуэтке Афины, придавая вылитой из бронзы богине еще более воинственный вид. Прекрасное застывшее лицо ее выглядело суровым как никогда, а пальцы гладких, но сильных рук, казалось, сжимают копье и щит так крепко, что Гипепирия услышит сейчас хруст божественных косточек.

– Ты мудра, великая богиня, ты справедлива в своих решениях, – шептала царица-мать, обращаясь к небольшому, в локоть высотой, изваянию. – Направь свою мудрость и свою справедливость к моим сыновьям, разреши их спор, покончи с их враждой раз и навсегда. Пусть это будет их последняя битва. И пусть тот, кто в ней победит, не обратит свой гнев на поверженного брата, а обойдется с ним по достоинству.

Тень на стене вздрагивала при каждом ее слове и трепетала, словно лист на ветру, при каждом вздохе. Когда женщина умолкала, погружаясь на какое-то время в свои невеселые думы, тень выравнивалась, как замерший в охотничьей стойке пес, учуявший, но еще не заметивший добычу. И стоило царице вновь обратить к богине взор и слова мольбы, как тень оживала и радостно пускалась в свой замысловатый, таинственный танец.

– Я уже давно не молода, мое сердце источили многие раны, – продолжала Гипепирия, не вставая с колен, прижимая к груди руки, – позволь мне уйти в царство теней если не с радостью, то хотя бы без скорби… Родители не должны пережить своих детей! Услышь меня, мудрая и всесильная Афина!