– Это два вопроса, – заметил Эвнон и усмехнулся. – Впрочем, смысл в них один и тот же. А ответ на них очевиден: аорсам предпочтительнее союз с Римом и Пантикапеем, а значит – и их победа в этой войне. Только слепой или безумный ставит на хромую лошадь, когда в стойле гарцует молодой и сильный конь.

– Могу ли я понимать твои слова, как согласие на предложение императора Клавдия и царя Котиса?

– Разумеется. Или, кроме моего слова, нужны какие-то доказательства моих добрых намерений?

Кезон глубоко вдохнул, глянул на изрядно вспотевшего Диомена и, решившись, встретился с синими глазами сарматского вождя.

– Отправить на соединение с армией Котиса большой отряд конницы – было бы лучшим проявлением твоей позиции, великий царь.

Диомен переводил, а он считал удары своего сердца; капелька влаги скатилась с виска и растворилась в бороде, предательски дернулось левое веко. Но Эвнон не стал изводить их долгим ожиданием.

– Признаюсь, я уже думал об этом, – произнес он ровным голосом, явно наслаждаясь напряженным состоянием своих гостей. – Завтра утром три моих вождя поведут к Гипанису по тысяче всадников. Воины Зорсина ненамного опередят их.

– Это решение достойно твоей мудрости, светлейший. – Кезон приложил руку к сердцу и склонил голову.

– Ну а вы на период войны будете моими гостями, – прозвучал насмешливый голос Эвнона. – Я хочу узнать о Риме и его императоре Клавдии всё.

Кезон и Диомен переглянулись. На белом, как мел, лице последнего застыло выражение ужаса.

Пантикапей, это же время

Посетив храм Посейдона, Гликерия и Туллия уединились в одном из портиков дворца, чтобы обсудить свежие новости. Накануне в гавань Пантикапея вошла либурна из флотилии Марка Гавия Флакка. Прибывший на ней римский офицер сообщил Лисандру (его Котис оставил в свое отсутствие «на хозяйстве») об уничтожении последних пиратских кораблей, некогда входивших в состав флота Митридата. Гликерия узнала об этом от тетки, царицы Гипепирии, и сразу же поделилась радостным известием с подругой, изводившей себя последние дни страхами за жизнь возлюбленного.

– Как думаешь, Посейдон останется доволен нашим подношением? – спросила Туллия, когда они сели на мраморную скамью в прохладной тени портика.

– Рыба была крупная и свежая, еще дышала и била хвостом, он точно-точно останется доволен, – как можно более мягко успокоила ее Гликерия и, улыбнувшись, посоветовала: – Ты, милая, лучше думай о том, что твой Марк вышел из этого морского сражения настоящим героем, и к тому же – целым и невредимым.

Туллия опустила ладошки на коленки и вздохнула:

– Осталось только дождаться его.

– А куда ты денешься? Не улетишь же птичкой на небо?!

Гликерия прыснула от смеха, и ее подруга, задержав взгляд на прыгавшем у их ног воробье, поддержала ее звонким смехом.

– Вас веселит птичка или то морское чудовище, которое вы отнесли в храм? – услышали они спокойный мужской голос, в котором сквозили насмешливые нотки.

Девушки, как по команде, умолкли и подняли головы. Перед ними с серьезным выражением лица, но смеющимися глазами стоял Лисандр. Гликерия отреагировала первой. Одарила наварха чарующей улыбкой, пояснив:

– Мы обсуждали, как именно поступает богиня Артемида с теми мужами, что подглядывают за девушками.

Лисандр в долгу не остался.

– Она оставляет их при себе для любовных утех, – ответил он, и они уже втроем рассмеялись снова.

Когда волна общего веселья спала, Гликерия, все еще держась за округлый животик, поинтересовалась:

– Наварх Лисандр, как давно ты получал донесения из армии Котиса?

– Последнее доставили вчера, еще до прибытия корабля трибуна Флакка.