Она закрыла глаза. Не слёзы. Только напряжение в дыхании.

Джаян вскоре нашёл то, ради чего они пришли. Панель с символом Седьмого Ордена. Один из тех, что официально не существовал. Он провёл рукой по узору, и камень открылся, будто сдался. Внутри – капсула. Медная пластина с выгравированным глазом.

– Что это?

Он не ответил сразу. Рассматривал. Повернул в руках. Приложил к агни-детектору. Тот вспыхнул.

– Это не просто карта. Это фокус. Координатный маяк. Он указывает на одну точку. Центр пересечения.

– Пересечения чего?

– Не потоков. Смыслов. В этом месте собирались те, кто верил, что Контур – не инструмент, а… существо.

Михира долго смотрела на пластину. Её пальцы дрожали. Не от страха. От осознания: она стояла на границе.

В одной из глубинных камер они нашли их.

Останки.

Не кости. Формы. Обугленные. Слепленные с полом. Ладони, тянущиеся к потолку. Лица, уткнувшиеся в камень. И среди них – детская ладонь. Маленькая. Беззащитная. Пальцы вытянуты. Словно что-то держала.

Михира наклонилась. Коснулась. Лёгкий жар.

– Их не предупредили, – прошептала она. – Им сказали, что это нужно. Что это ради будущего.

– Кто-то всегда говорит это.

Ночью они развели огонь. Не от отчаяния. От уважения.

Сидели в центральной зале. Вокруг – стены, дышащие историей. Между ними – Сфера. Та, что Джаян принёс из своей мастерской. Она вновь светилась. Не ярко. Плавно. Словно ждала.

– Она слушает, – сказал он. – Я заметил это ещё в Бахмани. Когда спрашиваешь искренне – она откликается.

– И что она слышит?

Он покачал головой.

– Может быть, всё. Может быть, только то, что мы не смеем произнести вслух.

Михира сидела напротив. Руки на коленях. Лицо – открытое. Но в глазах – тень. Глубокая. Как след, оставшийся от слов Императора. Как сгоревшее ожидание.

– В детстве я спросила отца, зачем он заменяет части себя на металл, – сказала она. – Он ответил: «Потому что живое ломается.» Тогда мне это показалось правильным. Теперь – нет. Может, именно то, что ломается, и делает нас способными на что-то большее.

Тишина. Только звук пульсации в Сфере.

– Я не верю в богов, – сказал Джаян. – Но верю в ошибку. Ошибка – это окно. И если этот Контур – ошибка, то, может быть, в нём правда.

Утром они покинули руины. За их спинами – камеры, коридоры, мёртвые механизмы. Но внутри них – карта. След. Связь.

Сфера молчала, но не исчезла. Она стала иной. Словно поняла, что её больше не боятся. Что её спрашивают.

А где-то в самой глубине комплекса, в зале, где хранилась первая плита, снова зажглась одна из рун. Тонкая. Почти невидимая.

Но она горела.

ГЛАВА V

Первый круг

Храм Семи Искр не был построен. Он был извлечён.

Так говорили те, кто верил в его происхождение. Будто пласты скалы сами раскрылись, уступив место архитектуре, которая не была создана, но – найдена. Как будто камень знал, что должен стать местом поклонения, и выжег из себя всё лишнее, обнажив суть.

Когда Михира подошла к его вратам, воздух вокруг изменился. Неохотно. Словно он помнил, кто она – или кем должна была быть – и не решался принять. На подходе к главной арке температура изменилась: не резко, но ощутимо. Жара здесь не жгла, а давила. Не угрожала, а… ожидала.

Фасад храма был гладким, будто стекло. Но на ощупь – камень. Под пальцами – тепло, переходящее в вибрацию. Он не стоял в Падмасаре – он прорастал в ней, как кость, забытая в теле. Семь башен – каждая из которых символизировала круг возгорания – соединялись в купол, из которого ввысь поднимался постоянный шлейф света. Не огонь. Звук.

Когда-то, в детстве, Михира задавала глупый вопрос: если храм горит всегда, почему его не тушат? Тогда ей ответили: «Потому что не всё, что горит, уничтожает.»