Меня тайком провели мимо гостиной к лестнице, ведущей на второй этаж дома, где была спальня больного.

– Это кто? – спросил, глядя на меня, мужчина в рясе священника, как раз спускавшийся вниз.

– Лекарь, – ответил мой надзиратель. – Из гарнизона прислали. По приказу господина фон Лара.

Священник глубоко вздохнул с досадой.

– Неймётся всё ему. Пора бы уже подготовиться к мысли, что дядюшка скоро увидит Создателя, да отпустить это… А он всё лекарей присылает. Да ещё и девиц. Странная она какая-то. Не место ей у постели преподобного. Пусть-ка вон идёт.

– Меня обязали осмотреть больного и помочь по возможности, – ответила я спокойно. – Если это запрещено – я бы не стала здесь оставаться. Но, опасаюсь, что господин фон Лар возложил на меня некоторые обязательства и приставил сопровождающего, чтобы быть уверенным, что я выполню его настоятельную просьбу.

– Настоятельную просьбу, – хмыкнул священник, посмотрев на моего надзирателя. – Идите, если так. Правда, видят высшие силы, не думаю, что больному станет от этого лучше. А если станет хуже – мы знаем, кого винить.

Они с моим сопровождающим переглянулись так, что я поняла – выхода отсюда в случае провала у меня не будет. Ну да посмотрим, как дело пойдёт. Мы зашагали вверх по лестнице. Арчи семенил рядом, ловко скрываясь у моих ног от лишнего внимания.

В комнате больного было душно и сумрачно. Чадили какие-то благовония, перебивая резкий запах нездорового, нечистого тела. Несколько лакеев-послушников дежурили у кровати. Пожилой священник хрипел в полузабытьи. Арчи тихонько юркнул под лавку. Я принялась осматривать лекарства, расставленные на столе.

– Расскажите мне о его болезни.

Лакеи переглянулись. Потом посмотрели на моего надзирателя, стоящего у двери, и один из них промямлил.

– Ну… болеет преподобный уже несколько месяцев. Сперва кашлял. Жар сильный. Мы сбили компрессами да молитвами. Потом у него голос осип, а дальше вовсе пропал. Сейчас еле слышно говорит. Ест мало, жалуется, что глотать не может, силы оставляют его. Совсем не встаёт.

– Понятно. Посмотрим.

Я достала из сумки льняную тряпку и самосшитые перчатки, стиранные в отваре ромашки, небольшую тонкую трубку с раструбом – как учили в университете, и приготовилась смотреть больного.

– Дайте больше света и снимите с него покрывало.

Лакеи не торопились выполнять. Я подошла ближе. Как оказалось, больной очнулся, и яростным хриплым голосом всячески протестовал осмотру и, вообще, моему присутствию в комнате.

– Прочь пошла, клятая греховодница! – сипел он, хмуря косматые брови. – Вон!

И зашелся кашлем. Лакеи стояли в нерешительности.

– Не можно женщине смотреть на преподобного без одежды…

Я бросила взгляд на своего надзирателя, что всё также подпирал плечом дверь. Он быстро понял, чего я хочу.

– Она лекарь. Помогите ей.

Послушники нехотя зашевелились. Один зажег ещё несколько ламп, двое других распахнули покрывало, которым накрывался больной. Смрад поднялся нешуточный, а то, какую хулу хриплым, сухим голосом извергал сквозь кашель сам священник, ситуацию только усугубляло.

Я повязала на нос и рот тряпку – запах ромашки смягчил общую мерзость происходящего. Натянула перчатки на руки, и принялась за осмотр. Тело больного казалось усохшим и дряхлым, пальцы ног потемнели, живот раздуло. Для того, чтобы ощупать его, пришлось снова просить о помощи лакеев-послушников. Старик вырывался, пинался, шипел и обещал отлучить от веры всех, кто будет мне помогать. Один из лакеев в страхе вышел из комнаты. Двое других топтались в нерешительности. Так что мне снова пришлось обратиться к моему надзирателю. Он опять заставил их слушаться меня.