Достав блокнотик, Колосов переписал точно выгравированные на часах слова и, вырвав листок, подал его Уржанцеву.

– Передашь капитану Серову. Доложи обо всем. Я – через Акбель. Разыщу Али Абенова.

– В осыпь не угодите… Может, все же – вместе?

– Постараюсь не угодить. Надеюсь, все пройдет вполне нормально. На заставу поспеши, но тоже не сломя голову.

Рабочий день в отряде еще не начался, когда дежурный получил сообщение о находке капитана Колосова и о том, что сам он поехал к чабанам через перевал Акбель. Один. Дежурный тут же позвонил полковнику Соловьеву, затем уже начальнику штаба и начальнику политотдела, и через несколько минут они были в кабинете начальника отряда. Вслед за командованием поспешили в управление и все остальные офицеры. В полевой форме, как и положено при обострении обстановки.

Все ждали команды: «На совещание к начальнику отряда». И она вскоре поступила.

Кабинет полковника Соловьева заполнялся споро, сам же хозяин кабинета продолжал разглядывать карту участка отряда, словно она впервые попалась ему на глаза, и только кивал в ответ на доклады офицеров.

Среднего роста, стройный и подтянутый, с приятной свежестью на лице от спокойного ночного отдыха, полковник Соловьев выглядел моложе своих лет и, как обычно, казался совершенно спокойным, лишь больше привычного сосредоточенным.

Как только Соловьев принял командование отрядом, тут же велел вынести из кабинета все громоздкое и помпезное: кожаные кресла, дубовые стулья с высокими спинками, достойными по вышине и причудливой резьбе тронов, роскошный диван, тоже кожаный, непомерный стол, взамен же попросил только необходимое: небольшой шкаф для одежды, рабочий и приставной столы, нормальные стулья – кабинет стал просторным, и вмещал всех отрядных офицеров. Две вещи остались от прежнего убранства – рельефная карта участка отряда на столе под плексигласом и этажерка с наставлениями и уставами, со статуэткой на ней. Правовые армейские документы под рукой – это удобно, а статуэтка (бегущий пограничник с собакой) урюкового дерева вырезана была местными мастерами еще в тридцатые годы в благодарность за спасение женщин, детей и стариков, которых басмачи согнали на базарную площадь для расправы.

Изменения в кабинете нового начальника многие офицеры восприняли с недоверием и даже осуждением. И дело было не в современной мебели, дело было в боязни, что тот спокойный, свойский, что ли, тон прежнего начальника может вылететь из кабинета вместе с мебелью. Дни, однако же, шли чередой, новый начальник отряда цепко брал в свои руки бразды правления, но вел себя тактично, ни разу не повысил голоса, если же узнавал, что кто-либо из офицеров не сдерживался в беседах с подчиненными, обязательно выговаривал ему.

– Крик – свидетельство слабости командира. Сила его – в убедительности аргументов и в полном владении ситуацией.

Месяц от месяца уважение к полковнику Соловьеву росло, началось даже подражание. Во всем. И в убранстве кабинетов, и в манере держаться – только один кабинет не задело новое веяние: кабинет начальника штаба отряда полковника Степового. Тот громогласно заявил:

– Я привык за десять лет работы к тому, что у меня есть и ничего не стану менять до конца службы.

Трофим Изосимович Степовой, широкой русской кости, к тому же начавший уже тучнеть, казался старше своих лет. Этому еще и способствовала дряблость повидавшего морозы, ветры и жару лица и яркая седина волос. Его уважали в отряде как знатока своего дела, но побаивались его крутого нрава, особенно когда, как поговаривали меж собой офицеры, он «закусывал удила».