– Наш начальник сказал, что вы приехали разбираться с Воронцовым. Как вы считаете, он хороший человек?

Колосова обрадовал этот вопрос, но и удивил, ибо сам он хотел задать сержанту именно такой вопрос. Помедлив немного, ответил:

– Человек – хороший, а солдат – неважный.

– Почему? Почему вы так думаете?

– Как тебе ответить? Впрочем, тебе об этом лучше знать, из одной тарелки хлеб берете. И солонка у вас одна.

– Мне-то известно, но не верят нашему брату.

– Капитан не верит?

– Был бы замполит не в отпуске, он бы точно вмешался, а сейчас, – Уржанцев немного помедлил, подыскивая, похоже, более удобные слова, затем продолжил: – У нас на заставе кружок шоферского навыка. Перерыв сейчас в его работе. В госпитале наш водитель. Мы хотели, чтобы не забылось ничего, ефрейтора Воронцова попросить с нами заниматься, он охотно согласился, так капитан Серов – ни в какую. Он, говорит, не за отличную службу к нам прислан, его самого воспитывать нужно, а не ему людей учить. Зачем путать одно с другим? А Воронцову запрет – плевок в лицо. Вы бы поговорили с начальником заставы…

– Хорошо, – пообещал твердо Колосов. – Обязательно. Ну а теперь – в путь. Нарзанчику на дорожку по глоточку.

Он прилег на густую траву и, обжигая зубы, принялся смаковать бодрящую вкусность. Уржанцев прилег чуть поодаль, у одного из арчевых корней, и почувствовал под ладонью что-то круглое. Вроде бы камень, но вроде бы нет. Раздвинул на всякий случай траву и даже воскликнул:

– Товарищ капитан!

Удивиться и возбудиться было от чего: в траве, почти у самой воды, лежали старинные золотые часы с крышками и цепочкой. Не оброненные, а явно спрятанные. Колосов осторожно взял их, осмотрев, прислушался: не идут ли. Лишь поле этого открыл крышку. На внутренней стороне крышки фирменная марка: «Павел Буре. Поставщик двора его Императорского Величества» А на тыльной стороне верхней крышки гравировка. Ручная точечная: «Другу Уразбаю Мурзабекову от И.В. Симонова. Год 1931, апрель, день 13».

«Мурзабеков?! Мурзабеков?! Знакомое что-то…»

Открыл внутреннюю крышку. Механизм не ржавый. Совсем чистый. Крутнул головку раз да другой – затикали часы. Недавно, выходит, оставлены.

– Кто и когда здесь был до нас? – спросил Колосов сержанта, понимая даже, что, скорее всего, не по адресу вопрос; сержант, однако, оказался вполне осведомленным.

– В тыл капитан редко посылает наряды. Мы все больше по линейке. Чабаны дней пять, как начали спускаться. Проводить первых начальник заставы сам приезжал. И все, пожалуй.

– Охотиться никто разрешения не брал? Не в курсе?

– В курсе. Никто.

– Да, закавыка… А фамилия, что на часах, мне прежде попадалась. Не помню только, где и когда.

– Здесь, наверное, когда служили.

– Видимо, – неопределенно протянул Колосов, думая, что же дальше делать.

Решил: дальше он едет один. И не по намеченному маршруту, а сократит его вчетверо, через перевал Акбель. Дорогу ту он, как ему представлялось, еще вроде бы не забыл. В годы солдатской службы он к чабанам, когда они, после спуска с альпийских лугов, проводили на более низких долинах месяца полтора перед переходом в зимние кошары, ездил часто, и всегда через перевал Акбель. Правда, не один. Более всего с начальником заставы или старшиной. Опасен перевал, ничего не скажешь. Очень даже. Когда не было чрезвычайной обстановки, через него не пускали. Да он и сейчас бы не пустил солдата, но он же – не солдат. Ему во что бы то ни стало нужно скорее отыскать чабана, друга заставы, Али Абенова. Преступно сейчас терять время, делая круг по торной тропе. Преступно.

Что Али Абенов жив, Колосов знал. Он встречал его имя в плане партийно-массовой работы политотдела – в нем предусматривались встречи с ветеранами войны, с комотрядовцами и следопытами. Колосов тогда уже подумал, что нужно, как только удастся, повидаться с чабаном, теперь уже явно аксакалом. В эту поездку он тоже имел в виду разыскать его. Как дань прошлому, как желание встретиться с человеком, так много помогавшим заставе; теперь же Колосову такая встреча поможет безусловно ухватиться за кончик неведомого пока еще клубка.